Москва-Париж - Александр Жарких

class="p1">Новые люди на новом месте – это всегда сложно, а на войне особенно. Выгрузили нас на «ноль» где-то не слишком далеко от ЛБС. Приехали взводники разведчиков и командиры боя, командиры групп эвакуации и снабжения. Они, как купцы в старину, набиравшие работников, стали набирать себе пополнение, доукомплектовывать подразделения взамен убывших по ранению, в отпуск или насовсем. На этот раз я попал в другой батальон нашего ШО, в котором было много командиров и мой командирский опыт мог бы и не пригодиться… Взяли простым штурмовиком в отделение, где почти все тоже были «кашниками».

Их набрали в конце декабря-январе, а в феврале «Вагнеру» уже запретили набирать штурмов из числа зеков. То есть они были чуть ли не из самого последнего набора. И все оказались из одного ИК со строгим режимом, а я для них был условно чужой. «Они ещё совсем “сырые”», – подумал я тогда. И то, что всего лишь за пять дней боёв они умудрились потерять больше половины личного состава «двухсотыми» и «трёхсотыми», было неудивительно. Что-то в организации боёв было неправильным. Не должно быть таких потерь. Но у отцов-командиров, видимо, сильно не хватало опытных штурмов. А впереди был город-герой Бахмут, пожары в котором хорошо освещали ночное небо над ним.

Когда мне в первый раз пришлось залезть в их блиндаж, сразу же сказал, кто я и откуда приехал. На что кто-то из сидевших буркнул, мол, я неправильно «зашёл в хату». Остолбенев, я попытался внимательнее рассмотреть в полутьме блиндажа новых товарищей. «Как так, спустя три с лишним месяца службы в «Вагнере» я снова оказался «в хате»? Что-то здесь явно было «не в цвет»…

– Да ладно! Шуткуем мы просто… Давай, садись, попей чайку с нами…

Была ночь. В блиндаже горели свечи. Видимо, ребята успели ими где-то запастись. Удивительно, но случилось одно из редких относительных затиший на передовой, и меня сразу поставили на фишку. А когда я снова залез после фишки в блиндаж, чтобы согреться и прикорнуть, ко мне обратился один из бойцов:

– Слушай, мил человек, братан, как там тебя… Париж, говоришь, может у тебя кофейку немного найдётся?

– Да, есть кофе.

– А может, у тебя и сахарок есть?

– И сахар есть. На, возьми, мне не жалко…

– А может, ты мне и кофейку сваришь?

Конечно, я сразу понял, что это была такая проверка, как я себя поведу.

– Может, и сварю когда-нибудь, если будешь лежать «трёхсотым» и не сможешь грабками махать. А сейчас свари себе кофе сам…

– Да, что-то мне уже расхотелось.

…Проверку я прошёл, но как новенького меня на следующий день послали за водой и сухпаями вместе с ещё одним парнем, у которого был позывной Щепка. Он и был тощим как щепка. Приказ есть приказ. С этим проблем у меня не было. Существовала проблема со временем и пространством. На «ноль» идти нужно было по «серости», когда почти не летали дроны, километра четыре и в полной боевой. Там вода в полторашках была в достатке и сухпаи самые обычные. Бери, сколько сможешь унести. Ну, по правде, действительно, волка ноги кормят, иногда и самому ещё нужно кусаться. А солдат должен переносить все тяготы окопной жизни. Не захотел идти, поленился – сиди без чая и воды сам и пацанов можешь подвести, если у них нет ничего трофейного… И не кусайся потом.

Интенсивность боёв на Бахмутском направлении в марте-апреле была такой, что целые взводы кончались за неделю. Буквально на третий день моей службы на новом месте были убиты сразу командир соседнего отделения и его заместитель. Командир взвода, каким-то образом узнав, наверное, от ротного, что я тот самый Париж, который лёг под танк, выманивая его на себя, и этим помог бойцам подбить его, назначил меня командовать отделением штурмов, в котором я снова не знал ни одного человека.

Хотя жизнь на передовой обычно состояла из динамичных штурмов и статичной расслабухи, здесь в накат нужно было ходить чуть ли не каждый день, а то и по нескольку раз. От этого и большие потери. Комвзвода пообещал доукомплектовать нас опытными парнями, но в результате они с замом расформировали ещё три группы штурмов, в которых осталось всего по два-три человека из двенадцати в каждой по штату, и просто отдали их мне. Моими пополняхами оказались бывшие зеки всё из той же ИК.

Я увидел, что в них уже накапливалось какое-то внутреннее озлобление и обречённость от тяжёлых накатов, в которых «стиралось» много бойцов. У некоторых наверняка закрадывались под тяжёлую каску мысли о том, что они ошиблись, поехав из лагеря в штурмовики. Они не ожидали таких потерь в первых же боях, несмотря на то, что их наверняка предупреждали в учебке о том, что так может случиться… А о чём предупреждали меня? Ведь предупреждали же ещё на лагерной зоне нас всех.

«…Вы даже не представляйте, в какой кошмар поедете. Поверить в то, что там творится, и рассказать об этом будет ох…еть как сложно. Поэтому, пока не поздно, передумайте сейчас без последствий. Потом уже не получится, и останется всего три возможности вернуться оттуда. Вы будете работать на передке, пока не станете «двухсотыми» или тяжёлыми «трёхсотыми», или пока не закончится ваш контракт…»

Тут я вспомнил учебку. Давно это было… Больше трёх месяцев прошло, как я за «ленточкой»! И живой… «Спасибо, что живой!»

…Когда наш автозак встроился в колонну из пяти таких же и оказался, наконец, за воротами колонии, серые тюремные лица зеков просветлели и озарились счастливыми улыбками. Все наконец-то поверили в свой зековский фарт. Кто-то запел, кто-то стал хлопать себя ладонями по ляжкам, а кто-то попытался даже пританцовывать. Привезли на военный аэродром, где постоянно взлетали и садились самолёты. От этого у меня в голове случился непривычный шум. А ещё был ветер и ощущение свободы, такое удивительное после стольких месяцев, проведённых за решёткой. Но насладиться этой ветренной свободой как следует нам не дали. На это не было времени – скоро должен был начаться отсчёт срока нашего контракта. Нас быстро погрузили в самолёт и отправили на другой аэродром под Ростовом.

Из самолёта свободолюбивых и обветренных зеков быстро перегрузили в автобусы, которые подогнали прямо к самому борту. Автобусы нехотя прокатили нас всех по краям взлётного поля и остановились у большого ангара в самом дальнем конце аэродрома. Рядом с ангаром стоял бортовой Камаз, а также куривший неподалёку человек большого роста и большого размера в полевой форме ЧВК «Вагнер».

– Сейчас быстренько по одному