Чужой земли мы не хотим ни пяди! Мог ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну? - Леонид Маратович Павлов

Хадсона были вполне конкретные полномочие для того, чтобы делать подобные заявления. Забегая несколько вперед, отмечу, что в августе 1939 года, перед тем, как в Москву прибыли военные миссии Англии и Франции, Молотов, по сути, подтвердил тезис Потемкина о том, что военные совещания целесообразно проводить лишь тогда, когда достигнута политическая договоренность. Молотов также заявил о том, что правительства трех стран, по сути дела, обо всем договорились, однако это не привело к заключению договора о совместных военных действиях против агрессоров. – Л.П.).

Потемкин съязвил, что Хадсону должно быть известно, что Франция, связанная с Советским Союзом договором о взаимопомощи166, не откликнулась на предложение Советского правительства созвать совещание представителей советского, чехословацкого и французского генштабов в тот тяжелый период, когда территориальной целостности и национальной независимости Чехословацкой республики грозила непосредственная опасность со стороны фашистской Германии.

Хадсон сказал Потемкину, что, по всей видимости, в отношении его визита у советского руководства существует некоторое недопонимание. По отдельным замечаниям Литвинова Хадсон сделал вывод, что его задачей в Москве считают переговоры лишь по торгово-экономическим вопросам. Хадсон решительно возражал против такого понимания его миссии. Он согласился приехать в Москву лишь для того, чтобы выяснить вопрос, намерено ли Советское правительство вести переговоры об оживлении англо-советского экономического сотрудничества, о заключении постоянного торгового договора и об общей активизации англо-советских отношений. По мнению Хадсона, «пришлось бы признать, что его миссия в Москве потерпела неудачу, если бы от него ожидали, что он привезет с собой готовое соглашение. Упомянутые им конкретные переговоры должны вестись в Лондоне. Хадсон сказал, что он ожидает от Микояна информации о том, согласится ли СССР на такие переговоры в ближайшее время.

Потемкин заявил, что никакого недопонимания в отношении миссии Хадсона у Кремля нет. В этом Хадсон может легко убедиться, если еще раз переговорит с Микояном. После этого Потемкин сообщил о заявлении Хадсона Микояну, занимавшему в советской иерархии значительно более высокую ступеньку, чем Потемкин – он был членом Политбюро ЦК ВКП(б), заместителем председателя СНК, и предоставил им возможность объясняться. (Судя по тому, что в сообщении ТАСС от 28 марта упоминалось о переговорах, которые будут в дальнейшем проходить в Лондоне, Хадсон получил положительный ответ на свое предложение. Хотя бы поэтому формально визит Хадсона нельзя считать совсем провальным. – Л.П.).

В своем отчете об этой встрече Потемкин отметил, что, по-видимому, Хадсон убедился, что разговоры, начатые в Москве без серьезной подготовки с его стороны, в развязном тоне, не без заносчивости и даже прямого нахальства, не увенчались успехом. Чтобы спасти лицо, Хадсон хочет привезти в Лондон хотя бы согласие Кремля продолжить начатые переговоры. Что касается заявлений Хадсона по общеполитическим вопросам, то они отдают прямой хлестаковщиной: коснувшись своей предстоящей поездки в Финляндию, Хадсон заявил, что, если у Москвы с Финляндией есть какие-либо затруднения, он охотно берется их уладить, переговорив с кем нужно в Хельсинки. Потемкин ответил Хадсону, что надобности в этом нет, и что свои дела СССР привык улаживать сам167.

Вот такими словечками, весьма далекими от дипломатической корректности – «заносчивость», «прямое нахальство», «хлестаковщина» – Потемкин описывает визит Хадсона. Ничего другого, кроме формы, в Кремле в этом визите не увидели, либо не захотели увидеть. Хотя одно то, что в столь сложных внутриевропейских политических условиях – после аннексии Чехии и Мемеля и создания в Европе еще одного профашистского марионеточного государства – Словакии, и в обстановке недоверия между двумя странами впервые за четыре года в Москву приехал английский чиновник столь высокого уровня, открывало широкие перспективы для переговоров. Ну и пусть одной из целей визита Хадсона был зондаж настроений в Кремле. Что в этом плохого? Кто бы поверил Хадсону, если бы он, после стольких лет отчуждения и взаимного недоверия, с распростертыми объятиями бросился навстречу большевикам? Сталин бы поверил? Как бы не так. Самая длинная дорога, как известно, начинается с первого шага. И сделали этот первый шаг не Сталин, Молотов и Литвинов, а именно Англия.

В Кремле к визиту Хадсона отнеслись, не то что настороженно, а крайне пренебрежительно, пытаясь представить его как малозначимый, а английскую делегацию – как группу дилетантов, не имеющих никаких конкретных полномочий от своего правительства и решивших туристами прокатиться за государственный счет. Хотя то, что в состав делегации был включен начальник экономического отдела форин офиса, чрезвычайно влиятельный и обладающий большими связями в финансовых и политических кругах империи Фрэнк Эштон-Гуэткин, говорит об обратном.

Считалось, что Чемберлен, посылая в Москву не политическую, а экономическую миссию, не стремился к достижению соглашения, способствующего установлению прочного барьера агрессии. В Москве считали, что поездка миссии Хадсона преследует, с одной стороны, шпионские цели, а с другой – является одним из средств давления на Германию, попыткой запугать Гитлера возможностью заключения англо-франко-советского соглашения. В Кремле полагали, что Чемберлен через подконтрольную ему прессу пытается создать иллюзию, что визит Хадсона в Москву организуется не только и не столько для ведения переговоров по экономическим и торговым вопросам, а для того, чтобы попытаться улучшить политические взаимоотношения между двумя странами.

Беда в том, что в Кремле никак не хотели признать, что военный союз с Англией и Францией может стать гарантией того, что Германия и Италия никогда не начнут войну в Европе. Столкнувшись с полным непониманием новой позиции Англии, не имея возможности достучаться до советских лидеров, внезапно прервав переговоры и не объяснив причин столь скоропалительного решения, 27 марта Хадсон покинул Москву168. Никаких видимых экономических и политических результатов визит Хадсона в Москву не дал, а только усилил неразбериху, коей и так было с избытком.

Маленькая деталь. В начале марта 1939 года в отпуск в Хельсинки приехал советский полпред в Италии Борис Ефимович Штейн, который до этого несколько лет служил полпредом в Хельсинки, и обзавелся там обширными связями в финансовых и политических кругах. Однако приехал Штейн не отдыхать, а работать: Литвинов командировал его для того, чтобы провести неофициальные и тайные переговоры об обмене пяти благоустроенных финских островов на часть не обустроенной для жизни территории Карелии, правда, вдвое большей по площади, чем финские острова. «Отпускник» 11 и 15 марта встретился с министром иностранных дел Финляндии Элиасом Эркко, 13 марта – с премьер-министром Аймо Каяндером и министром финансов Вяйне Таннером. Штейн имел полномочия даже банально подкупить финских руководителей, однако они отказались удовлетворить притязания Советского правительства169.

Вполне возможно, что Хадсон знал о переговорах Штейна, о том, что закончились они безрезультатно, и со свойственным