Смерти смотрели в лицо - Виктор Васильевич Шутов

Ольга Александровна, мать Ирины Чистяковой, ходила на базар, чтобы обменять какую-нибудь вещь на горсть муки или баночку фасоли. В один из морозных дней она столкнулась на Ларинке с Богоявленской.

— Вы разве не уехали? — спросила Августа Гавриловна.— А Ира?

— Ирочка тоже осталась.

Еще в начале тридцатых годов Богоявленская познакомилась с Чистяковыми на курорте.

— Вы загляните к нам, Ирочка обрадуется,— пригласила Ольга Александровна.

Чистякова, придя с работы, немало удивилась, увидев за столом Августу Гавриловну. Гостья и Ольга Александровна пили чай. Ирина поздоровалась и села за стол. Мать поставила перед ней чашку с горячим чаем. Ирина обхватила ее узкими ладонями. Ольга Александровна не раз говаривала, что с такими руками ее дочь могла бы стать прекрасной пианисткой. Она и сейчас хорошо музицирует.

Погрев руки, Чистякова приподняла чашку и, глядя на нее, задумчиво проговорила:

— А наши войска далеко не ушли. Люди говорят, что сосредоточиваются за Донцом.

— Дай бог,— прошептала Ольга Александровна.

Богоявленская молчала.

— Я видела людей оттуда,— продолжала Ирина.— Перевязывала их.

Подпольщица подняла голову и бросила взгляд на Чистякову.

— А вчера я стояла у аптеки. Мимо проходили немцы в начищенных сапогах. Какой-то хлопец и говорит: интересно, когда начнут драпать, какой у них будет вид?

Ольга Александровна тяжело вздохнула. Богоявленская, взглянув на темное окно, заторопилась домой.

— Комендантский час,— сказала она.— Как арестованные живем в родном городе... Проводите меня, Ирина.

На улице взяла ее под руку.

— Ира, если ответ положительный, скажите. Если нет, то о разговоре забудем... Когда партизанам потребуется врач, вы поможете? — спросила она.

Чистякова остановилась. Вопрос застал ее врасплох. Наконец проговорила дрогнувшим голосом:

— Я буду рада помочь.

Она долго не могла уснуть. Просьба Богоявленской всколыхнула ей душу. Перед глазами вставала первая встреча с оккупантами... Колонны солдат шли со стороны Рутченково по широкой Рудничной улице. В серо-зеленых шинелях и в начищенных сапогах с широкими короткими голенищами они походили на страшное тысяченогое чудовище.

Услыхав непривычный гул, Ирина Васильевна вышла за калитку. Стала у стены дома и замерла. Шаркающее серое существо надвигалось на нее из глубины улицы. От его дыхания в воздухе клубился пар. Чистякова все сильнее прижималась к стене, словно хотела втиснуться в нее.

Немцы направились к проходным воротам завода. Совсем недавно Ирина Васильевна ходила этой дорогой в медпункт прокатного цеха, где работала со дня окончания мединститута. Перед самой эвакуацией завода у Чистяковой заболела мать, уже старая женщина. Дочь не могла оставить ее одну. Был бы рядом муж, что-нибудь придумали бы. Но он где-то на фронте.

А булыжная мостовая гудит и гудит под сапогами чужих солдат. Зарябило в глазах, и вдруг тупо заныла язва. Ирина Васильевна оторвалась от стены и пошла домой. Легла на кушетку, забилась в ознобе. Над ней склонилась мать...

Чистякова несколько дней не выходила на улицу. Последние новости приносила Ольга Александровна. Как-то сказала, что на столбах появились объявления.

— Страшные, Ирочка, с угрозами. Всем явиться на прежние места работы. Все коммунисты и евреи должны зарегистрироваться. Зачем это, Ира?

— К нам пришли фашисты, мама. Это — смерть и голод.

Потом Ирина Васильевна узнала, что на заводе собираются пустить механический цех и ремонтные мастерские. Прочла в «Донецком вестнике» сообщение об открытии больниц. Подписал заметку заведующий здрав-отделом при городской управе профессор Чаругин. Чистякова знала его как большого специалиста-хирурга. И вдруг такая должность у немцев. Не могла сразу поверить этому. Однако пошла к нему с намерением добиться открытия медицинского пункта на заводе. Профессор одобрил ее стремление и сказал:

— Если встретите кого из прежних сослуживцев, приглашайте к себе.

Медпункт прокатного цеха был разрушен. Пришлось устраиваться в одной из комнат уцелевшей конторы железнодорожного цеха. Об открытии медпункта прослышала фельдшер Мария Афанасьевна Тоцкая и пришла к Чистяковой вместе с санитаркой Зинаидой Елисеевой.

Полукруглую комнату с тремя большими окнами вычистили и вымыли. Поставили мебель — шкаф, два медицинских столика, кушетку. Нашли ширму и обтянули марлей. Ирина Васильевна сказала:

— Будем работать, как и до войны. Оказывать людям помощь.

Рабочие не заставили себя долго ждать. Одни просили залить йодом побитые и поцарапанные пальцы, другие жаловались на головные боли и простуду. А начальник железнодорожного цеха усаживался на кушетке и молча усмехался. Появился раз, другой, а на третий Ирина Васильевна выпроводила его за дверь.

Как-то в конце дня в медпункт зашел незнакомый человек.

— Вы сможете перевязать раненого? — спросил он.

— Раздевайтесь,— предложила врач.

— Не меня,— ответил незнакомец и быстро вышел.

Появился снова, поддерживая раненого. К ним бросилась Мария Афанасьевна. Больного уложили на кушетку, сняли с него фуфайку и гимнастерку. Нательная рубаха в крови, на спине — следы от плетки. Рука прострелена. Чистякова и Тоцкая переглянулись.

— Его необходимо госпитализировать,— проговорила Ирина Васильевна.

— Если вы честный человек, то лечите так, чтобы никто не знал.

Она молча принялась обрабатывать рану. Избитый лежал спокойно, лишь изредка напрягались мускулы на спине.

Они ушли, ничего не сказав о себе. Видимо, бежавшие из-под стражи, пленные. И Чистякова вспомнила последний приказ коменданта: за помощь военнопленным и содействие их побегу — расстрел. Но неужели она могла раздумывать?

И вот Богоявленская спросила у нее: готова ли она помочь партизанам? «Конечно, готова,— прошептала Ирина Васильевна.— Раненым ведь помогла уже... Сколько испытаний выпало на их долю». Перед ней возник лагерь военнопленных на Стандарте. Оккупанты устроили его в сгоревшем заводском клубе. Как живых, видит она четверых моряков. Их ведут под конвоем по улице Куйбышева. В окровавленных тельняшках, руки скручены проволокой. Голую землю сковал мороз. Он перехватывает горло, но моряки поют. В морозном воздухе глухо отзываются их голоса:

Напрасно старушка ждет сына домой, Ей скажут, она зарыдает...

Конвойные подскочили к ним и стали бить прикладами. На миг матросы умолкли. Но вот один из них, встряхнул головой,