«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

хоть сколько-нибудь компетентные в военных делах. В ноябре 1907 г., по инициативе депутатов из фракции «Союза 17-го октября», в Думе была образована Комиссия по государственной обороне. Депутатам – членам Комиссии, хотя некоторые из них были отставными военными, явно не хватало специальных знаний для работы с законопроектами военного и морского ведомств. То же самое касалось и чиновников думской Канцелярии. Председатель Комиссии А.И. Гучков был озабочен возможными последствиями двойной некомпетентности, и потому решил заполучить на должность делопроизводителя профессионального военного. В Главном штабе рекомендовали Михайлова, и Гучков лично пролоббировал его назначение, хотя против выступали секретарь Думы И.П. Созонович и фактический начальник Канцелярии Я.В. Глинка[194]. «Если капитан Михайлов не будет назначен делопроизводителем, я принужден буду сложить с себя звание председателя Комиссии по государственной обороне», – так, по словам Михайлова, Гучков ставил вопрос перед секретарем Думы[195]. Гучков настоял на своем, поскольку Михайлов должен был казаться весьма подходящей кандидатурой. В его пользу говорили образование и умение владеть пером, но главную роль, по всей видимости, сыграло знакомство Михайлова с думской «кухней». В августе 1908 г. Михайлов приступил к исполнению своих новых обязанностей, а 6 ноября того же года был официально назначен делопроизводителем VI класса законодательного отдела Канцелярии Государственной думы с переводом на гражданскую службу и переименованием в коллежские асессоры[196]. Но вскоре у него начались неприятности и на новом месте службы.

Александр Иванович Гучков. 1917 г.

Фотограф К.К. Булла.

Финское агентство по охране культурного наследия

Вероятно, поначалу Гучков был доволен своим выбором. Но очень скоро ему пришлось разочароваться. Даже с чисто деловой точки зрения Михайлов оказался плохим сотрудником. Гучков вспоминал, что он «оказался как канцелярист никуда не годным, плохо писал доклады, был ленив и хамски груб со своими подчиненными»[197]. Судя по другим источникам, Михайлов действительно не слишком хорошо справлялся со своими обязанностями. Сохранилось письмо, в котором он многословно оправдывается перед Гучковым за невыполнение работы в срок, сетуя на неправильную постановку дела в думской Канцелярии: «Получив Ваши указания по исполнению общих работ, я отправился в канцелярию Государственной Думы, где, ввиду летнего перерыва, находилось самое ограниченное число служащих, в том числе и дежурная переписчица, находившаяся лишь в общем отделе, занятая исполнением работ по отделу. Уехав, затем, в Старую Руссу, я вернулся обратно в г. СПб 30 августа и с 1-го сентября приступил к постепенному печатанию порученных Вами мне работ, причем работы эти затянулись ввиду отсутствия достаточного числа свободных налицо переписчиц <…> Что касается 2-ой работы, <…> то, имея в виду, вообще закончить обработку материала, печатание и редактирование и представление его Вам не позднее 1-го октября, т. е. за 10 дней до начала сессии, я занялся попутно некоторыми другими работами по комиссии, чисто подготовительного характера к предстоящей сессии, чем и объясняется отчасти некоторая медлительность работ. Но, тем не менее, не могу не указать, что отсутствие переписчиц в законодательном отделе до 1 октября, слишком плохо отзывается на сроках выполнения работ <…> Не беря на себя права изменения порядков, установленных в канцелярии начальниками отделов, я полагаю, что выполнение работ чинами канцелярии по поручению гг. членов Государственной думы, особенно в летнее вакантное время, должно быть регламентировано постановлением общего собрания, или же г. секретарем Государственной думы, проведено через совещание и объявлено в его приказах по канцелярии»[198].

Но главная проблема состояла в том, что Михайлов был не готов довольствоваться ролью обычного клерка. Близкое и продолжительное наблюдение за одним из центров политической жизни привело к тому, что у Михайлова появилось желание самому поучаствовать в большой политике. «Гучков, несомненно, видел в нем своего человека и пользовался, очевидно, мелкими услугами его, не касающимися его службы. Худшее, что только может быть. Михайлов же, будучи крайне бестактным, бесталанным и глупым человеком, всячески старался показать, что он находится под покровительством человека, имеющего вес и значение. Он возмечтал о себе и старался даже всей Канцелярии всячески показать, что он играет крупную роль в делах обороны государства»[199] – писал в дневнике Я.В. Глинка.

Перу Михайлова принадлежит один любопытный документ. По жанру этот текст правильней всего определить как донос. Причем очень масштабный, как по тяжести возводимых обвинений, так по значению – он стал частью большой интриги против вмешательства Гучкова и связанных с ним лиц в дела обороны. Но написан этот донос достаточно необычно – слишком литературно для такого жанра. По сути получилось нечто вроде подробной мемуарной записи. События излагаются от первого лица, в хронологическом порядке, с массой деталей, отступлений и бытовых зарисовок. Выводы не проговариваются прямо – читателю как бы предоставляется возможность сделать их самому на основе приводимых «фактов» (этот прием Михайлов хорошо усвоил по своей журналистской работе). Текст построен таким образом, что читатель должен сопереживать автору (и герою), разделять его удивление и негодование, постепенно совместно обнаруживая «преступные» замыслы Гучкова. Это придает сочинению Михайлова почти что детективный оттенок. Характерно, что очень много места уделяется побочному, совершенно не имеющему отношению к делу сюжету – непростым взаимоотношениям Михайлова с его непосредственными начальниками по думской Канцелярии – Д.Ф. Огневым и В.П. Шеиным. Очевидно, и здесь Михайлов рассчитывал на сочувствие читателя. Даже играя в большую политику, этот человек не мог отказаться от сведения мелких личных счетов.

В самом начале рассказа Михайлов продекларировал свое политическое и жизненное кредо. При знакомстве секретарь Думы будто бы спросил Михайлова: «Вы – офицер, не революционер?», на что тот ответил: «“Как был всегда честным слугой и верноподданным своего самодержавного монарха, таким и останусь до конца дней своих. Кроме того, я никогда не забываю, что мои скромные имя и фамилия вместе с дворянским званием были удостоены чести носиться великим императором Петром 1-м”. Тогда его превосходительство протянул мне руку и сказал: “Ну славу богу, вы меня страшно обрадовали!” Повторив еще раз, что “я никогда не изменял своей присяге”, я раскланялся и ушел…»[200] Далее, скромный тезка бомбардира Петра Михайлова перешел к рассказу о своих злоключениях на думской службе. Начальник законодательного отдела Канцелярии В.П. Шеин также встретил его не слишком радушно: «Последний (Шеин. – А. Ф.) <…> все допытывался: “Да знаете ли вы законодательную технику? Да что вам за охота идти сюда? Да как же это так вы назначаетесь, когда я вас не знаю?” На все эти вопросы я отвечал, что буду трудиться, как долг и совесть повелевают, что изучить технику законодательства, вероятно,