Офицерская кровь «бескровной» революции. Февраль – Июль 1917 года - Владимир Виленович Шигин

и то бывшими (участник мятежа на броненосце «Потемкин» в 1915 году Орлов и бывший каторжанин Ульянцев). Двое других имели к флоту весьма отдаленное отношение. Сам Раскольников, несмотря на то, что фактически бросил обучение на гардемаринских курсах, ради партийных дел, был все же произведен в мичманы и определен вахтенным начальником на стоявшее на приколе в Кронштадте старое учебное судно «Освободитель» (бывшая «Рында»). Впрочем, по его же словам, он сам появлялся, только переночевать.

Из воспоминаний радиотелеграфиста матроса В.С. Бусыгина: «В 1917 году оказался в Кронштадте Троцкий. В первые месяцы Февральской революции в Морском манеже Кронштадта ежедневно проходили митинги. Выступали разные ораторы, местные и прибывшие из Петрограда. В их числе был и Троцкий. Он тоже выступил со своей темпераментной речью, которая должна была принести ему успех, – свирепо, с брызгами слюны, эмоционально! Выражения Троцкого: «Это все навоз, на котором вырастет прекрасное будущее», «Надо сказать, что они не виноваты, но так нужно!» Но когда он закончил выступление, ожидаемой овации не получил, слушатели не оценили по достоинству оратора – кто-то хлопнул раз-другой… Овации не получилось! Разгневанный Троцкий спустился с трибуны и затерялся в толпе. С тех пор отношения с Кронштадтом у него приняли враждебный характер – Кронштадт отдавал предпочтение Ленину, хотя Ленин в Кронштадте и не выступал».

Борьба между большевиками и эсерами разгорелась в Кронштадтском Совете уже 6 мая, когда обсуждался вопрос о власти и о земле. На заседании эсеры удачно атаковали большевиков «слева». В то время как последние рассуждали на общие темы, доказывая необходимость замены центральной власти в некой неопределенной перспективе, эсеры предложили осуществить конкретные незамедлительные меры для установления своей собственной матросской власти на местах, несомненно, завысив реальные возможности кронштадтцев. Это была явная авантюра, но матросам предложение эсеров понравилось. Чтобы не потерять популярность, местным большевикам пришлось голосовать за эсеровские предложения.

Что касается членства матросов в революционных партиях в 1917 году, то в реальности достоверно определить партийное членство того или иного матроса весьма сложно. Дело в том, что прием в партии был настолько прост, что многие матросы переписывались из одной партии в другую по несколько раз, практически после каждого нового понравившегося им партийного агитатора. Некоторые умудрялись состоять одновременно сразу в нескольких партиях. При этом такая ситуация считалась нормальной и никого нисколько не смущала.

В книге воспоминаний «Кронштадт и Питер в 1917 году» Ф.Ф. Раскольников писал: «Запись в партию была тогда чрезвычайно упрощена. Достаточно было заявления секретарю, одной-двух соответствующих рекомендаций – и любому желающему без замедления выдавался партийный билет». При этом Раскольников несколько приукрашивает реальную ситуацию. На самом деле все обстояло проще – партийные билеты просто продавали, а то и раздавали своим приверженцам, которые, в свою очередь, раздавали эти билеты всем желающим на кораблях и в воинских частях. В результате этого и получалось, что на линкоре «Республика» в один день числилось одновременно до 600 большевиков и почти столько же левых эсеров, притом, что вся команда линкора насчитывала 800 человек.

Все тот же Ф.Ф. Раскольников вспоминал: «Во время поездок тов. Рошаля по кораблям бывали случаи, что целые суда просили записать их в партию. По словам Рошаля, общее число сочувствовавших нашей партии достигало в то время колоссальной цифры в 35 000 человек, хотя формально членами партии состояло не свыше трех тысяч…»

И в этом случае Ф.Ф. Раскольников несколько смегчает ситауацию. На самом деле все было намного циничней. Фактически партийные функционеры зачатую просто торговали партийными билетами.

Так 10 июня во 2-й Балтийский флотский экипаж было передано незаполненных 20 билетов партии большевиков. Их просто раздали желающим и те заполнили их сами. Массовый прием в партию также мог объясняться потребностью в денежных средствах. У большевиков, в отличие от их конкурентов, согласно уставу, членство было платным. Вступительный взнос для матросов и солдат составлял 75 копеек, а ежемесячный – 25 копеек. Вот как описывал получение партийных билетов РСДРП(б) в петроградском бронедивизоне в своих показаниях фельдфебель В.Д. Никифоров: «Васильев Сергей, Сидоров Иван, Иванов Петр откуда-то получили членские билеты Военной организации. Билеты эти с печатью раздавал Иванов Петр и с каждого брал по 50 коп. (видимо, со скидкой! – В.Ш.), членский взнос. Билетов было продано довольно много». Фельдфебель не искушен в партийной риторике, поэтому откровенно и пишет – «продали». Рядовой бронедивизиона Г.А. Ершов подтвердил эти показания: «Знаю лишь, что еще до отпуска моего, рядовой Иванов (Петр) предлагал мне взять «билет», чтобы ходить на все собрания большевиков свободно, но я отказался». Справедливости ради, следует сказать, что в деле наращивания партийных рядов меньшевики и эсеры ничем не отливались от большевиков. Что же касается анархистов, то там вообще не надо было никаких партийных билетов – хочешь быть анархистом – будь им, не хочешь – не надо! Полная свобода!

Из воспоминаний радиотелеграфиста матроса В.С. Бусыгина: «Это было в семнадцатом году, после Февральской революции. На Якорной площади, в Кронштадтском Морском манеже, что у оврага, напротив памятника Макарову, проходил очередной митинг. Морской манеж – деревянный длинный сарай; отапливался он большими чугунными печами. В средней части его проходили парадные маршировки моряков, тут же принималась присяга молодых. В восточном конце была оборудована церковь, устроен алтарь, он отделялся от самого манежа филенчатыми щитами. А в западном конце – довольно большая сцена с тяжелым занавесом. Внимание участников митинга привлекла к себе сцена, что в западном конце манежа. По окончании митинга было объявлено, что состоится концерт с участием Федора Ивановича Шаляпина. И вот на большой сцене слева появился Федор Иванович. Он обратился с приветствием к присутствующим матросам, солдатам, рабочим. Спел «Марсельезу». Исполнил несколько песен. Потом сказал, что будет петь «Дубинушку»! Но так как он прибыл один, а ему нужен был хор, он пригласил желающих из публики его заменить. Что и было принято. Он предварительно сбросил пиджак. Встал на середине просцениума, расставив ноги и широко взмахнув руками со сжатыми кулаками. Его мощная фигура как-то заполнила всю рампу сцены, хотя она и была значительных размеров. Громадный пролет рампы как будто вдруг стал меньше. Федор Иванович запел мощным голосом с шумными придыханиями. При исполнении припева он дирижировал нами, как артелью волжских бурлаков. А мы пели: «Эх, дубинушка, ухнем!..» Правда, мы пели не очень стройно, но ведь это было без предварительной спевки. Потом Федор Иванович спел «Жил-был король когда-то», «Он был титулярный советник», еще что-то. Он был тогда не один, а с какой-то девушкой. Говорили, что это его дочь».

* * *

В начале мая