«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

этому заседанию, я был приглашен к телефону. Начинается следующий разговор. “У телефона генерал Гурко”. Я назвал себя. “Послушайте, что же вы, наконец, не присылаете мне ни смет, ни законопроектов, у меня назначены заседания, все съезжаются, а благодаря вам нет никаких материалов. Так, послушайте, нельзя делать”. На это я ответил, что у меня у самого сегодня заседание и, что я не имею времени выяснить этот вопрос как следует, а потому прошу генерала Гурко обращаться к А.И. Гучкову. С этими словами я повесил трубку и крайне раздраженный пошел к себе в делопроизводство…»[207] Состоялся ли такой разговор в действительности, и верно ли Михайлов передает его содержание, установить невозможно. Сомнения вызваны тем, что слова, приписываемые генералу, фактически являются завуалированной похвалой и признанием заслуг Михайлова. Ведь Гурко якобы заявил, что деятельность кружка была парализована на несколько месяцев, поскольку Михайлов прекратил посылку материалов. Таким образом, из записей Михайлова получается, что генералы на протяжении длительного времени собирались и тут же бесплодно расходились, мирясь с тем, что их работа зависит от некоего делопроизводителя, который не присылает бумаг. В это откровенно трудно поверить. Но зато в таком изложении на передний план выдвигалась (пускай и временная) дезорганизация работы «заговорщиков» усилиями «бдительного» и «принципиального» отставного капитана.

Спустя четыре месяца Гучков, наконец, придумал способ обойти сопротивление делопроизводителя. Он вызвал Михайлова и сделал следующее заявление: «Так как вы сочли почему-то неуместным для себя исполнять мои приказания, как несовместимые с вашими понятиями о службе, то потрудитесь сейчас собрать мне полный комплект всех законопроектов (по 5 экземпляров каждого из них) и смет и прислать их мне на квартиру»[208]. Почему-то после этого разговора Михайлов с легкостью отказался от тактики саботажа, которой будто бы с таким упорством придерживался ранее. Он стал в точности исполнять новое поручение Гучкова: «Распоряжение было отдано экспедиции законодательного отдела и тотчас же приведено в исполнение, все, вновь поступившие законопроекты, в любом количестве экземпляров, по указанию А.И. Гучкова, посылались уже прямо к нему на квартиру из экспедиции законодательного отдела»[209].

После еще одного постороннего пассажа (в этот раз о том, как гг. Огнев и Шеин, наконец-то, оценили усердную работу Михайлова) начинается кульминационная часть повествования: «Наступил 1909 год. А.И. Гучков уехал в Турцию и вернулся оттуда лишь 27 февраля. По приезде в СПб, он вызвал меня к себе для доклада текущих дел. Во время моего доклада его часто отрывали звонки к телефону. С кем А.И. Гучков говорил я, конечно, не знаю, но кому-то он объяснял, что “младотурки – это те же октябристы” и, что “особенно благоприятное впечатление производит председатель меджлиса Ахмед Риза Паша, которому он. А.И. Гучков обещал выслать некоторые законопроекты и документы, касающиеся реформ местного самоуправления, городского благоустройства и т. п.” Дня через два я получил от А.И. Гучкова распоряжение: запаковать некоторые доклады по этим вопросам (доклады были уже в руках А.И. Гучкова) и отправить этот пакет почтой через 2-го драгомана нашего посольства в Турции, Андрея Николаевича Мандельштама для передачи его превосходительству Ахмеду Ризе Паше от А.И. Гучкова». Впервые упоминаются младотурки – турецкие «прогрессисты»-заговорщики, среди которых ведущую роль играли военные. При этом утверждается, что Гучков готов был отождествить с ними свою партию и ее сторонников.

Но это все еще подводка читателя. Несколько позднее в руки Михайлова якобы попал документ, позволяющий проникнуть в тайны Гучкова и генерала Гурко: «После пасхальных вакаций в апреле месяце в делопроизводство пришел секретарь комиссии А.И. Звегинцов и передал мне несколько исписанных листов и просил меня, чтобы я приказал перепечатать на машинке в пяти экземплярах возможно скорее. Я спросил его: “Это служебный документ или частный?” А.И. Звегинцов ответил: “О, да, это совершенно частная работа, к делопроизводству не относящаяся”. <…> прежде чем дать в перепечатку эти листы, рассмотрел, что именно это за работа. 5 или 7 страниц листовой бумаги, кругом исписанные, носили общий заголовок “К обсуждению военного бюджета”». На последней странице рукой А.И. Звегинцова было написано карандашом “результаты совместной работы за 1908–1909 гг.”. Затем написаны карандашом тоже рукой А.И. Звегинцова фамилии: “Генерал Гурко, полковник Хотяинцев, полковник Новицкий, полковник Беляев, полковник Ниве, полковник барон Корф, капитан Соловьёв (ныне подполковник), А.И. Гучков, А.И. Звегинцов, Н.В. Савич”. Прочтя эти фамилии, я сразу догадался, что это и есть та “группа офицеров Генштаба”, которая “работает совместно с членами Госдумы” <…> Отрезав эти карандашные заметки, я отдал в печать эти листы и когда была готова работа; т. е. 5 экземпляров, я их отнес в общее собрание и передал вместе с черновиками и отрезанными бумажками с фамилиями А.И. Звегинцову, который, поблагодарив меня, передал мне экземпляр, сказав: “А это вам, на память себе возьмите”. Я взял этот экземпляр и в тот же вечер ознакомился с его содержанием»[210].

К сожалению, на этом самом месте рукопись Михайлова обрывается. Неизвестно, могло ли сохраниться ее продолжение. Точно так же ничего нельзя сказать и о документе, с содержанием которого он якобы ознакомился. По меньшей мере вызывает сомнения, что экземпляр записки «об итогах совместной работы» мог достаться Михайлову в виде подарка «на память».

Как бы то ни было, основной посыл сочинения Михайлова ясен и без утраченного фрагмента – Гучков вместе с доверенными депутатами и офицерами группы генерала Гурко создает в России организацию наподобие той, которая произвела переворот в Турции. Иными словами, готовит заговор, угрожающий основам политического строя.

Такие серьезные и отчасти правдоподобные (ведь неформальные контакты с военными действительно имели место) обвинения, несомненно, интересовали противников Гучкова. Во-первых, донос Михайлова предназначался для думских правых, на что есть прямое указание в тесте. На первом листе стоит пометка: «Совершенно доверительно, не подлежит оглашению за пределами партии правых»[211]. Но главным адресатом являлись все же не они, а куда более влиятельное лицо, во власти которого было прекратить деятельность кружка – военный министр В.А. Сухомлинов.

Его предшественник – А.Ф. Редигер стремился к сотрудничеству с «третьеиюньской» Думой. О двух первых созывах он высказывался примерно в духе репортажей Михайлова, но в Третьей думе, наконец, собрались люди, с которыми можно было работать. Министр лично инициировал неформальные контакты с депутатами. В начале декабря 1907 г. Редигер пригласил Гучкова и других членов Комиссии государственной обороны, по его выбору, на чаепитие, в ходе которого откровенно обрисовал депутатам тяжелое положение армии и обозначил неотложные финансовые нужды военного ведомства[212]. По словам Гучкова, Редигер продолжил время от времени устраивать собеседования с членами Комиссии[213]. Более того,