Чужой земли мы не хотим ни пяди! Мог ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну? - Леонид Маратович Павлов

Лондон прислал на переговоры в Москву своего специального представителя Стрэнга, наделив его самыми широкими полномочиями. Правительства Англии и Франции вели себя в переговорах весьма активно, выдвигали все новые предложения, а когда советские переговорщики с ходу эти предложения отвергали, соглашались, не сразу, конечно, практически со всеми встречными требованиями Кремля. Советское правительство, на каждом углу кричащее о своем стремлении сохранить мир и противостоять агрессии, никуда своих представителей не посылало, взяло курс, скорее, на изоляцию, чем на объединение сил против агрессии, вело себя весьма безынициативно, делая предложения, скорее формальные, чем действенные.

К моменту окончания переговоров единственным разногласием, которое не удалось устранить, было определение «косвенной агрессии». Однако, принимая во внимание то, что англичане и французы пошли на все уступки Советскому правительству, и, более того, заявляли, что готовы принять определение «косвенной агрессии» в советской редакции, можно предположить, что и это разногласие было бы устранено. О чем, собственно, и заявил Молотов союзным дипломатам 23 июля.

Англия и Франция, пойдя на риск и согласившись прислать в Москву военную миссию еще до подписания политического договора, что было беспрецедентным случаем в их истории, на деле продемонстрировали стремление достичь компромисса, в то время как Кремль, напротив, вел себя по принципу: или будет так, как хочу я, или не будет никак. Такая стратегия означала имитацию переговоров, и, в конечном итоге, привела к срыву мирного процесса. Сталин хотел не заключить действенные соглашения с Англией и Францией, а стремился оказать давление на Германию, по сути, шантажировал Гитлера, чтобы подписать договор на более выгодных для себя условиях. Еще одной целью Сталина было обвинить Англию и Францию в нежелании противостоять агрессору, двурушничестве и предательстве, стремлении решить проблему мира в Европе за счет третьих стран.

В ходе переговоров военные миссии Англия и Франция заявили о готовности совместно выставить против агрессора 106 дивизий – больше у них в тот момент просто не было, – при том, что советский Генштаб, выставляя 136 дивизий, рассчитывал только на 84 дивизии союзников.

Англичане предлагали эффективный план действий своего очень сильного, превосходящего германские и итальянские военно-морские силы вместе взятые, военно-морского флота на германских морских коммуникациях, что, по сути дела, означало сырьевую блокаду Германии. Советская военная миссия, не предлагая никаких конкретных планов по совместным действиям на суше и на море – да и не могло быть таких планов без подробного обсуждения на уровне оперативных управлений четырех, считая Польшу, генеральных штабов – выдвинула требование, ни разу не прозвучавшее во время политических переговоров: Англия и Франция должны уговорить Польшу и Румынию, а также Литву пропустить через свою территорию Красную Армию, не назвав при этом ни одного конечного пункта, к которому хотели выйти советские войска, ни одной железнодорожной станции или речной пристани, где они намеревались выгрузиться. Не было названо ни одного аэродрома, где по замыслу советского командования должны были бы базироваться советские самолеты, ведь долететь до Германии с аэродромов, расположенных на территории СССР им бы не позволил весьма на тот момент ограниченный радиус действия. Требование само по себе абсурдное, поскольку такой пропуск войск означал бы оккупацию Польши, Румынии и Литвы Советским Союзом без единого выстрела. Тем не менее, как сказал Ворошилову глава французской миссии генерал Думенк, польское правительство, пусть и с оговорками, пусть и неофициально, 22 августа дало такое согласие.

Однако Сталин и Гитлер уже обменялись письмами, Сталин дал согласие на приезд в Москву Риббентропа для подписания второго пакта о ненападении, переговоры в этой ситуации становились бессмысленными, и они были уже свернуты по инициативе советской стороны, несмотря на протесты союзной миссии. Складывается впечатление, что Сталин торопился не меньше, чем Гитлер, только природа такой спешки состояла в другом: Сталин опасался, что правительства Англии, Франции и Польши в очередной раз согласятся на его условия, и тогда придется, либо и в самом деле подписывать с ними договоры о сотрудничестве, либо, окончательно потеряв лицо и раскрыв свои политические замыслы и военные цели, выдвинуть новые, теперь уж совсем абсурдные требования. Сталин боялся, что затяжка переговоров и с союзниками, и с Германией приведет к тому, что Гитлер не сможет из-за того, что наступает осень, начать войну с Польшей в 1939 г.

В-шестых, на 1939 году у Гитлера не было иных планов, кроме как решение проблемы Данцига, причем, совсем не обязательно, что это было бы военное решение, но даже в таком случае кроме Польши Гитлер ни с кем воевать не собирался. Он с момента прихода к власти до нападения на Польшу все свои территориальные приобретения осуществил исключительно мирным, а в случае с возвращением Саарского района – даже вполне законным путем. Пресловутый план «Вайс», на который так любили ссылаться отечественные историки и их нынешние последователи, описывая агрессивные намерения Гитлера по отношению к России, предусматривал лишь войну с Польшей, а Советский Союз в нем упоминался лишь вскользь.

Можно, таким образом, достаточно уверенно предположить, что если бы Сталин в августе не подписал пакт о ненападении, и протянул еще хотя бы две – три недели, Гитлер в 1939 году вообще не рискнул бы начать войну. Ведь даже в Польше, где и дороги получше, и климат помягче, чем в России, поздней осенью воевать весьма затруднительно, и война в таких тяжелых условиях безоговорочного успеха не гарантировала, тем более, что у вермахта не было ни зимней смазки для винтовок и пушек, ни теплого обмундирования и обуви – для солдат. Не начнись война в начале сентября 1939 году, ближайшее время, когда Германия могла бы напасть на Польшу – апрель – май следующего, 1940 года. А за эти полгода могло произойти все, что угодно, вплоть до физического устранения Гитлера военными, многие из которых не разделяли его политики. Время, как считал, и много раз говорил сам Гитлер, работало против него: темпы роста военного производства в Германии были намного ниже, чем в СССР, Англии и Франции, да и Соединенные Штаты вряд ли остались бы в стороне.

В-седьмых, ни Англия, ни Франция, ни США вовсе не собирались сталкивать Германию и Советский Союз, ведь поражение одной из этих тоталитарных социалистических держав неизбежно приводило к гигантскому усилению другой тоталитарной социалистической державы. И, кроме того, если бы Англия и Франция действительно хотели, чтобы Гитлер пошел на Восток, зачем, спрашивается, они объявили войну Германии именно тогда, когда Гитлер пошел именно туда, куда его и направляли – на