За щитом Давида: Размышления израильского офицера о разведке, армии, людях и о стране - Борис Геллер

  * сборка-разборка с открытыми и закрытыми глазами;

  * смена магазина на ощупь, на бегу;

  * стрельба по одной мишени из положений стоя, с колена, лежа на животе, лежа на боку, лежа на спине. Смена положений после серии выстрелов;

  * то же самое, при стрельбе по двум и по трем мишеням;

  * стрельба из-за укрытия: из окна, из-за стены дома, из-за машины;

  * правильное перемещение от укрытия к укрытию;

  * правильное перемещение при стрельбе;

  * стрельба по одной движущейся мишени;

  * стрельба по многим мишеням, установленным на разном расстоянии;

  * стрельба в темноте на звук, на вспышку света;

  * стрельба по мишени, имитирующей террориста, который удерживает заложника;

  * умение эффективно тормозить после быстрого бега;

  * стрельба при физических помехах: толчках в грудь, в спину, в бок;

  * стрельба по многим мишеням-террористам, перемешанным с мишенями-прохожими;

  * стрельба из окна автомобиля, в статическом положении и в движении;

  * стрельба в макете автобуса;

  * стрельба в макете ресторана;

  * умение пробираться сквозь толпу, бегущую на стрелка;

  * зачистка комнаты одним и двумя стрелками.

Надо сказать, что это весьма солидный багаж, значительно превышающий тот, что получает обычный полицейский. Однажды мне пришлось долго общаться с двумя итальянскими патрульными — карабинерами. Говорили о том о сем, честили начальство, другими словами, нашли общий язык. Когда начали обсуждать, кто и сколько стреляет, выяснилось, что и тут все похоже. Итальянцы стреляли дважды в год по 30 патронов, израильтяне — по 50. Но вот форма у карабинеров — действительно загляденье.

Рассказывает Р, бывший сотрудник «Бюро», много лет проработавший в Европе «прыгуном», то есть агентом, возвращающимся домой на базу после каждой операции.

Я взял машину в аэропорту, все как обычно, без помех. Передо мной со стоянки выехал белый «Фиат». Какое-то время мы держали дистанцию. В те времена навигаторов не было. Затем я немного замешкался, и за мой образовался небольшой хвост машин. Три-четыре из них быстро объехали, а две остались. Притормозил впереди «Фиат». Я повернул направо. «Фиат» рванул вперед и исчез, а из двух «хвостов» остался только «Гольф». Он держался метрах в двухстах позади. На очередной развилке Загреб — Марибор я снова заметил «Фиат», он как будто ждал моего выбора: прямо или направо? Когда мы всей тройкой дружно повернули направо, на Любляну, я был почти уверен, что меня пасут.

Добрались мы до Любляны. Вольфова улица, где был мой отель, оказалась в пешеходной зоне. Отель совсем рядом, а стоянка — в квартале от него. В отеле сказали, что номер еще не убран. Сел в холле, сижу, смотрю по сторонам.

Справа от меня в креслах двое парней, по виду арабы. Мне показалось, что у одного из них на указательном пальце правой руки мозоль. Обычно это бывает при продолжительном использовании автомата. Я встал в метре справа от него и вполголоса сказал: «Fuck you!» Парень не прореагировал. Правым ухом он плохо слышал. При стрельбе из калашникова громкость 130 децибел.

Утром, за завтраком, я снова увидел этих парней. Они пили кофе за соседним столиком, переговаривались между собой по-арабски. Я сознавал, что они не имеют ко мне никакого отношения, но они меня безотчетно раздражали. Уж больно вальяжно сидели. Вставая, я незаметно опустил в карман куртки одного из них пакетик с неким наполнителем. Я успел подняться к себе в номер, позвонить в полицию, выждать минут десять, спуститься в холл и дождаться приезда агентов в штатском, а парни все еще завтракали. Их обыскали и увезли: десять грамм содержимого пакетика — не шутка. Конечно, при анализе выяснится, что там был «Маниколь», очень похожий на сахарную пудру, но день в каталажке и пара неприятных допросов им были обеспечены. Дома я доложил о своей выходке и получил по полной.

Для тех, кому это необходимо, в «Бюро» проводятся уроки small talk — умение вести непринужденную беседу, не касаясь политики и неприятных тем. Приведу пример. Правда, это уже «выпускная» беседа, результат полугодовой тренировки.

Комната с двумя креслами, включенный магнитофон, видеокамера. Имитация салона самолета. Разговор по-английски. Экзаменатор устраивается в кресле. Ухоженная дама лет сорока — сорока пяти. Я ее раньше не видел. Высокая, ни грамма лишнего веса, короткая стрижка, джинсы и голубая блузка с этикеткой Karl Lagerfeld. Духи Paloma Picasso. Роняет книжку — надо поднять. Набоков на испанском. Обаятельная улыбка, прямой взгляд, thank you very much.

— Не за что. Нам долго лететь вместе, так что позвольте представиться. Джон Смит.

— Очень приятно. Линетта. Моя фамилия очень сложна для чужого уха, поэтому считайте, что я тоже Смит.

— Мы, скорее всего, не родственники, даже не дальние.

— Конечно, с такой-то фамилией.

— Скоро обед, надеюсь, вы не вегетарианка?

— Нет, боже упаси. Думаю, я остановлюсь на курице карри, а вы?

— Предпочитаю рыбу.

— Хороший выбор, господин Смит.

— А как продвигается ваш Набоков?

— Хорошо. Я перечитываю «Защиту Лужина». Это испанский перевод.

— Испанский ваш родной язык?

— Второй. Я живу в Буэнос-Айресе, хотя родилась и выросла в США.

— Интересно. Расскажите поподробнее.

— Да, конечно. Но сначала пройдемся по вашей легенде.

— Почему вы говорите о легенде?

— Ну, не собираетесь же вы рассказывать первой встречной реальные подробности своей жизни. Хотя, впрочем, кто вас знает, что за жизнь вы ведете. Вы врач? Профессор университета?

— Я журналист и военный обозреватель.

— Как интересно! И что же вы в данный момент обозреваете?

— Последствия La Guerra de las Malvinas[81].

— Не прошло и четверти века… Быстро же вы, однако, отреагировали.

— А до нас, знаете, новости медленно доходят. Римская провинция в прошлом, да и последствия Британского мандата не изжиты полностью.

— Что ж, вы остры на язык. Так вернемся к Набокову.

— Конечно. Только я, честно говоря, не люблю «Лужина».

— А есть что-то, что вам нравится?

— Да, повесть «Машенька», например.

— Естественно, романтическая любовная история, война, иммиграция… Понимаю.

— Что ж в этом плохого? Романтики, кстати, полно и в испанской литературе.

— Примеры, пожалуйста, Джон. Приводите примеры, не будьте голословным.

— Борхес, к примеру, насквозь романтичен. Правда, его романтика другого склада, чем набоковская.

— Ну, если уж вы столь смелы, что затронули Борхеса, то, может быть, ответите, господин журналист, что еще общего между этими двумя великими?

— Линетта, за кого вы меня