История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе - Артем Владимирович Драбкин

Резервный и Западный фронты под Рославлем и Духовщиной, по обе стороны от шоссе Смоленск – Вязьма. Хитрость с нанесением ударов к северу и югу от шоссе Смоленск – Вязьма сработала. Оборона на выбранных немецким командованием направлениях была слабой. Штаб 3-й танковой группы констатировал, что «начавшееся наступление оказалось для противника полнейшей неожиданностью <…> Сопротивление противника оказалось гораздо слабее, чем ожидалось». Однако, оправившись от страшного удара, войска оказали ожесточенное сопротивление. Немецкие штабисты писали: «Южнее Холм-Жирковского разгорелось танковое сражение с подошедшими с юга и севера русскими танковыми дивизиями, которые понесли ощутимые потери под ударами частей 6-й танковой и 129-й пехотной дивизий, а также от авиационных налетов». Сдержать вырвавшиеся на оперативный простор немецкие танковые клинья было уже невозможно.

Глубокие прорывы немецких танковых групп заставляли Ставку Верховного главнокомандования задуматься об отходе на восток. 4 октября командующий Западным фронтом И. С. Конев доложил Сталину об угрозе выхода противника в тыл его войск, но команды отступать не поступило. Также не дал санкцию на отход начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников. Через два дня после начала сражения советское командование еще отказывалось поверить в свой безусловный проигрыш. Гитлер же подобных сомнений не испытывал. В тот же день, 4 октября, фюрер вышел на трибуну в берлинском Дворце спорта «Спорт-Палас» и обратился к толпе: «В эти часы на Восточном фронте происходят грандиозные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов. Она приведет к окончательному уничтожению врага на Востоке!»

Промедление с отходом частей Красной армии увеличивало шансы на успех немецкой операции на их окружение и уничтожение. Ставка Верховного главнокомандования санкционировала отход только вечером 5 октября. Уже через два дня части двух немецких танковых групп встретились в районе Вязьмы. Отступающим советским войскам теперь предстояло пробивать их стальной заслон. Даже те дивизии и полки, которые избежали драмы окружения, перестали быть единым организмом. Они потеряли связь со штабами, многие с трудом себе представляли, где свои, а где противник. Начался «драп-марш» – именно таким горьким словом называли бойцы и командиры 1941 г. паническое бегство. Столкнувшись с превосходящим по силе противником, советские войска были деморализованы. Даже в официальные документы просачивались слова о морально-психологическом состоянии красноармейцев. Так, в донесении штаба 43-й армии отмечалось: «Дивизии понесли очень большие потери, особенно свирепствует авиация. Она делает систематические налеты группами по 20–25 самолетов. Все оставшиеся стали какими-то очумелыми». Больше тысячи самолетов, собранных немецким командованием для наступления на Москву, при их интенсивном использовании представляли собой страшную силу. Авиаудары выводили из равновесия и уже закаленных в предыдущих сражениях бойцов, и командиров Красной армии.

Окруженные под Брянском и Вязьмой советские части двинулись на восток, стремясь вырваться из «котла». Им нужно было пройти несколько десятков километров. Отступающих по пятам преследовали немцы. Ополченец 17-й стрелковой дивизии, специалист по минералогии и исследованию метеоритов академик Л. А. Кулик записал в своем дневнике: «Дремучий лес, октябрьская ночь. Узкая лесная дорога забита подводами, передками, орудиями, машинами, лошадьми. На опушке бой: трещат винтовки и пулеметы. Сквозь ажур ветвей с полуночного неба на все это льет свой зловещий красноватый свет планета Марс, символ древнего бога проклятой войны. Я иду навстречу ему с хлюпающей в сапоге кровью: «Я принес тебе, кровавый, свою жертву! Возьми ее и уйди с пути страны моей родной!»

Главные силы группы армий «Центр» стальными тисками сжимали окруженные армии Западного фронта И. С. Конева и Резервного фронта С. М. Буденного. На восток устремилось только несколько танковых и моторизованных дивизий, в том числе элитная эсэсовская «Дас Райх». Солдаты этих соединений должны были стать теми счастливцами, к чьим ногам падет столица Советского Союза. Немецкий расчет на окружение двух фронтов под Вязьмой и последующую победную прогулку до Москвы поначалу оправдывался. На пути «панцеров», наступавших через Юхнов на Москву, в тот момент был только отряд парашютистов-диверсантов под командованием майора И. Г. Старчака, который готовился к выброске в тыл врага. О прорыве немцев и беспорядочном отходе войск фронта в батальоне Старчака узнали вечером 4 октября. Вариант с отходом и перебазированием на восток был десантниками сразу отброшен. Впоследствии Старчак вспоминал: «Я показал товарищам сорванную по моему приказу табличку с придорожного столба. На табличке была цифра «двести пять». Именно столько километров до Москвы. Фашисты рассчитывают добраться туда на танках и автомашинах за несколько часов. Но мы нарушим вражеские планы!»

Парашютисты заняли оборону у моста через Угру. Из-за ожидавшегося отхода своих частей переправу было решено не взрывать. Все проходившие через мост машины проверялись десантниками. На рассвете следующего дня в хвосте отходящих частей мелькнули угловатые серые немецкие бронетранспортеры, развернувшись, они открыли огонь. Однако «блицкрига» не получилось. Вооруженные только винтовками, пистолетами и бутылками с зажигательной смесью, советские десантники оборонялись у моста несколько часов. Только в середине дня им пришлось отойти. Так, отходя от рубежа к рубежу, бойцы майора Старчака сражались в течение пяти дней. Когда из тыла им на смену подошла танковая бригада, на придорожном столбе стояла отметка «180» – немцам удалось продвинуться всего на два десятка километров. Однако из 430 десантников в живых осталось всего 29 человек.

Войска трех фронтов, еще несколько дней назад стоявшие многотысячным щитом на защите Москвы, были рассеяны. Многие уже погибли, многие отходили разрозненными группами, многие попали в западню окружений. Спасти страну и армию в такой ситуации мог только действительно незаурядный человек. В тот же день, когда стали понятны масштабы происшедшего и был дан приказ на отход, Сталин вызвал из осажденного Ленинграда генерала армии Г. К. Жукова: «У меня к вам только один вопрос: не можете ли сесть на самолет и приехать в Москву? Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова, Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах». Жуков тут же вылетел в Москву. После войны Маршал Победы вспоминал: «И. В. Сталин был простужен, плохо выглядел и встретил меня сухо. Кивнув в ответ на мое приветствие, он подошел к карте и, указав на район Вязьмы, сказал: «Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. А не зная, где и в какой группировке наступает противник и в каком состоянии находятся наши войска, мы не можем принять никаких решений. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать».

За двое суток, прошедших от вызова до прибытия Г. К. Жукова на