О войне - Карл фон Клаузевиц

в состоянии судить о них самостоятельно. В этом на войне и заключается главное основание того вывода из жизненного опыта, который нашел себе выражение во французской поговорке: «Tel brille au second, qui s’esclipse au premier» («Часто блистает на вторых ролях тот, кто меркнет на первых»). Почти все генералы, которых история нам изображает как посредственных и даже нерешительных полководцев, отличались на низших постах смелостью и решительностью.

Между мотивами отважного поступка, вызванного давлением необходимости, надо делать различие. Эта необходимость имеет разные степени. Если она настоятельна, если начальник, стремясь к своей цели, борется среди крупных опасностей и принимает отважное решение, чтобы уклониться от другой столь же крупной опасности, то здесь можно изумляться разве только его решимости, которая все же сохраняет свою цену. Если юноша, чтобы показать свое искусство наездника, перескакивает через глубокую пропасть, то он отважен; когда же он делает тот же прыжок, спасаясь от преследующей толпы головорезов-янычар, то он только решителен. Но чем больше удалена необходимость и чем большее число отношений наш разум должен пробежать, чтобы познать ее, тем меньше такая необходимость нарушает права смелости. Когда Фридрих Великий в 1756 г. осознал неизбежность войны и мог спастись от гибели, лишь предупредив своих врагов наступлением, ему было необходимо самому начать войну, но это было в то же время и крайне смелым решением; только немногие люди в его положении решились бы на это.

Хотя стратегия есть сфера деятельности одних лишь полководцев или вождей, занимающих высшие посты, все же смелость, как и прочие воинские доблести, остальных членов армии для нее не безразлична. С армией, вышедшей из среды смелого народа, среди которого всегда поддерживалось чувство отваги, можно решиться на совершенно иные предприятия, чем с такой, которой эта воинская доблесть чужда; поэтому, говоря о смелости, мы имели в виду и армию. Но нашей темой, собственно, является смелость полководца, хотя нам мало что остается сказать по этому поводу после того, как мы, по крайнему своему разумению, уже характеризовали эту воинскую доблесть.

Чем выше мы поднимаемся по ступеням руководства, тем больше преобладания в деятельности получают мысль, рассудок и благоразумие; тем больше отодвигается на второй смелость, являющаяся свойством темперамента. Поэтому мы так редко находим ее на высших постах, но зато тем более достойной восхищения является она тогда. Смелость, руководимая выдающимся умом, является печатью героя; эта смелость заключается не в том, чтобы дерзать против природы вещей, грубо нарушая законы вероятности, но в энергичной поддержке того высшего расчета, который производится с молниеносной быстротой и лишь наполовину сознательно гением и интуицией, когда они делают свой выбор. Чем более смелость окрыляет ум и проницательность, тем дальше реют они в своем полете, тем более всеобъемлющим становится взгляд и тем вернее будет результат; но, конечно, всегда сохраняет свою силу положение, что чем выше цель, тем значительнее сопряженные с нею опасности. Заурядный человек, не говоря уже о человеке слабом и нерешительном, дойдет, пожалуй, в сфере воображаемого действия, сидя спокойно в своей комнате далеко от опасности, до правильных заключений, поскольку, конечно, это возможно без живого непосредственного созерцания, но если его всюду будут подстерегать опасности и ответственность, он утратит ясный взгляд, а если бы таковой у него и сохранился под влиянием окружающих, то, во всяком случае, он утратил бы решимость, ибо в этом уже никто ему помочь не может.

Поэтому мы полагаем, что без смелости выдающийся полководец немыслим, т. е. таковым никогда не будет человек, у которого эта сила темперамента не была прирожденной; поэтому мы считаем ее первым условием полководческой карьеры. Другой вопрос – сколько останется в человеке этой природной силы, развитой и видоизмененной воспитанием и последующей жизнью, когда он достигнет своего высокого поста? Чем больше сохранится в нем этой силы, тем могучее будут взмахи крыльев гения, тем выше направится его полет. Риск все растет, но и цели становятся все крупнее. Исходят ли при этом направляющие линии из отдельной необходимости или же они тянутся к вершине здания, построенного честолюбием, выступает ли Фридрих или Александр, – большой разницы для критического рассмотрения в этом не будет. Если последнего больше увлекает фантазия, так как он еще отважнее, то первого более удовлетворяет разум, ибо в его действиях больше внутренней необходимости. Теперь нам нужно упомянуть еще об одном важном обстоятельстве.

Дух отваги может войти в плоть и кровь армии или потому, что он присущ ее народу, или потому, что он порожден счастливой войной под водительством смелых полководцев; в последнем случае его вначале не будет.

Но в наши времена почти нет другой возможности воспитать его в народе, как при помощи войны, и притом при помощи отважного ее ведения. Лишь война может противодействовать той жизненности, той погоне за приятными ощущениями, которые понижают дух народа, охваченного растущим благосостоянием и увлеченного деятельностью в сфере усилившихся мирных отношений.

Лишь тогда, когда народный характер и втянутость в войну постоянно взаимно поддерживают друг друга, народ может надеяться занять прочную позицию в политическом мире.

Глава VII. Твердость

Читатель ожидает здесь ознакомиться с углами и линиями, но вместо этих граждан научного мира он встречает лишь людей из повседневной жизни, с которыми чуть ли не каждый день видится на улице. Тем не менее автор не может решиться хотя бы на волосок стать математичнее, чем ему представляется его предмет, и его не пугает то разочарование, которое он может вызвать в читателе.

На войне более, чем где-либо в мире, явления оказываются не такими, какими мы их себе представляли; на близком расстоянии они выглядят иначе, чем на далеком. С каким спокойствием архитектор может наблюдать, как поднимается постройка, коренящаяся в его плане! Врач, хотя и подверженный в своей деятельности большему числу случайностей и неисследованных влияний, все же точно знает образцы применяемых им средств и их действие. Не так на войне: здесь вождь крупного целого находится постоянно под ударами волн ложных и истинных сообщений, ошибок, допущенных вследствие страха, небрежности, торопливости или упрямства, проявленного на основании правильных или неправильных взглядов, по злой воле или из ложного или подлинного чувства долга, вследствие лености или переутомления; он окружен случайностями, которых никто не мог бы предусмотреть. Короче говоря, вождь подвержен сотне тысяч впечатлений, из которых большинство имеет тревожную и лишь меньшинство ободряющую тенденцию. Долгий боевой опыт дает ему так быстро оценивать явления по их достоинству; высокое мужество и внутренняя сила противостоят им, как скала напору волн. Тот, кто вздумал бы поддаваться этим впечатлениям,