Повесть о десяти ошибках - Александр Шаров

«Юозас Таутавичус 1810–1872».

Сказала:

— Счастливый, сто лет прошло, а его помнят… А у меня родных нет. Только братик.

— И у меня нет родных.

— Родных нет, — повторила она. — Как бы нет.

На плите, покрытой венками с выцветшими лентами, под каменным крестом, было написано что-то по-литовски.

— «Всю жизнь блуждал, чтобы найти успокоение на родине, среди своих близких», — перевела она и показала на увядшие цветы.

С кладбища поехали на такси. Она позволила ему расплатиться, но, когда вышли из машины, порылась в серенькой сумке и протянула свою долю.

Карвялис отвел ее руку:

— Денег хватит, три года копил, плановал на юг.

— Мне все равно, сколько у вас денег.

Он знал, что если Лида уйдет, то уж не вернется, и не стал спорить. Несколько секунд они стояли молча, потом одновременно улыбнулись.

— Вы упрямая! — сказал он.

— А вы? Все люди упрямые…

— Я?.. Как когда. — Подумал и добавил: — Я ведь болел, забыл многое — детство, родных…

— Вспомните!.. Знаете, я вас сейчас чуть не пожалела. А это лишнее.

— Почему?

— Нельзя жалеть, — строго сказала Лида и нахмурилась.

До вечера они сидели в кафе. Столики освещали высокие торшеры, и каждый круг света отделялся от другого полумраком.

Поели, потом долго пили черный кофе, и она учила его литовским словам.

— Синица, — говорила она по-русски и перевела на литовский: — Зиле.

Он повторял за ней.

— Соловей — лакштингала, — говорила она тихо и отчетливо, — чибис, лазоревка…

Она учила его литовским названиям птиц и деревьев, будто это было очень важным; а ведь он человек городской. Почему-то и ему все это казалось сейчас важным.

— О чем вы думаете? — спросила она.

Он не смог бы объяснить ей и промолчал. Ему было беспокойно. «Что-то во мне не как всегда», — неясно думал он.

Лида не повторила вопроса. Она пила кофе и продолжала урок, произнося слова отчетливо, с длинными паузами:

— Справедливо — тейсингай; несправедливо — нятейсингай; правда; неправда; честно; нечестно; прощать; не прощать…

Вдруг он понял, что она учит его словам не случайным, а самым необходимым сейчас ей. Как бы рассказывает о себе.

От вечернего освещения Лида побледнела и казалась старше.

Подняв голову, глядя большими серыми глазами прямо в лицо, но почти не видя его, она сказала:

— Отца послали уполномоченным в низовья Немана. Там сеяли на грядках: широких, метра два ширины. Почва заболоченная, и без грядок земля не дышит. Отец и меня взял в район — мне было четырнадцать лет, и мы очень дружили с ним. Приехали, а через неделю приказ: грядки сровнять, иначе трудно работать механизмам. К отцу пришли председатели колхозов. Один, пожилой, сказал: «Без грядок ничего не соберем». И другой, помоложе, подтвердил: «Что не вырастет — это, конечно, ни стебелька, ни дьявола. А с другой стороны — директива…»

Я сидела в той же комнате и все слышала.

Рассказывая, Лида чуть не плакала, высокая грудь под белой кофточкой часто поднималась. Карвялис подумал, что она старше, чем казалось, и красивая; и старался не глядеть на нее, чтобы она не разгадала его мысли.

Теперь он почти боялся этой своей «прямоты», к которой привык. Боялся, что сорвется в конце концов и потеряет Лиду.

Слушал он рассеянно, не понимая, чего Лида так взволнована. Смотрел поверх ее головы на стенную роспись, изображающую рыбаков, тянущих из моря сеть с серебристыми рыбами. Рыбаки были не как в жизни — сильнее и красивее. Все время он видел еще ее волосы, уложенные гладким узлом… и рыбаки любовались Лидой из полумрака.

Она проследила его взгляд:

— Они как боги…

— А вы видели богов?

— Видела. Во сне. В пятом классе, когда проходили древнюю историю, — серьезно ответила она и продолжала о своем: — Отец поехал в область просить, чтобы приказ отменили, а там, в земотделе, настояли на своем. Отец вернулся, и грядки стали разравнивать. Он часто брал меня в поле, и каждый раз я думала: «Если действительно ничего не родится, я уйду от тебя. Я тебя очень люблю, но непременно уйду».

— Вы ему сказали это? — спросил Карвялис. Теперь он был взволнован не меньше, чем она. Ему вдруг показалось, что не от отца, а от него она так уйдет.

— Нет, не говорила. Зачем?

— И ничего не взошло?

— Ничего, — с некоторым трудом отозвалась она. — Вернулись. Я и вещи уже уложила, но братик сказал, что без меня не может, и я ему обещала остаться дома еще на три года, пока он подрастет.

— А потом?

— Потом ушла. Две недели уже.

— Куда?

— Жила у подруги. А завтра в Мёру. Обещали работу на орнитологической станции.

— Вот здорово: и мне в Мёру, — соврал он, хотя впервые слышал это название.

Лида подсчитала по меню свою долю, положила деньги на стол и пошла к выходу легкой, прямой походкой девочки-школьницы.

Он поднялся вслед, но она остановила его:

— Не надо. — Помедлила и добавила: — Мы едем в девять пятнадцать на полуторке, от гостиницы. Может, и вас прихватят?!

Она еще раз взглянула на него и скрылась в дверях.

В номере Карвялис разделся, лег и стал для чего-то повторять слова, заученные сегодня: синица, чибис, лазоревка, клен, ива, правда, неправда, прощать, не прощать, справедливость, несправедливость.

Спросил себя, а как будет по-литовски «сознавать», «не сознавать», и с горечью подумал: «С Плывуновым ей было бы легче, понятнее». Рассердился и почти вслух зло сказал: «С этим пижончиком она бы сразу скантовалась».

Злоба исчезла так же внезапно, как и появилась. Закрывая глаза, он подумал: «Уж если я голубь, то ты и впрямь голубка. Летишь неведомо зачем и неведомо куда». И еще подумал: «Ничего у нас не будет. Зачем же ты шьешься к ней?»

3

С отправлением запаздывали, ждали Главного. Шофер копался в моторе. Лида озабоченно вышагивала по тротуару от Аэрофлота до гостиницы и обратно. Карвялис на минуту закрыл глаза; сквозь шум шагов сотен прохожих он различал легкий и отчетливый звук ее шагов.

Наконец появился Главный — толстый, высокий и жизнерадостный. Еще издали он крикнул:

— Груз налицо!

Лида и шофер подбежали к нему. Главный развернул пакет, показались связки алюминиевых колечек.

— Полный ход, — сказал Главный шоферу. — Когда уезжали, всего-то оставалось двести номеров.

— Товарищ с нами просится, ему тоже до Мёры, — сказала наконец Лида.

Главный отыскал его цепкими глазками, переспросил:

— Карвялис? Фамилия птичья — придется взять. Где работаете? В