Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

class="sup">31. Клемансо желал, чтобы Лига стала надежным инструментом подавления любых попыток Германии добиться реванша на Западе. Если Лиге суждено состояться, считал Тигр, то она должна обладать зубами, то есть армией. «Вы предлагаете моим соотечественникам и всем подвергшимся разрушительному вторжению, — упрекал Буржуа президента Вильсона, — довольствоваться теперь лишь щитом Устава (Лиги Наций) без какой-либо вооруженной силы, полагаясь исключительно на красивые слова и заявления, которые вы предлагаете использовать против агрессоров. Но остановить их сможет только сила... Без военной силы, всегда готовой к применению, нашу Лигу и наш Устав можно смело сдавать в архив как обыкновенный документ, написанный вычурным слогом» 32. «О, господин Буржуа, — не выдерживал даже невозмутимый Роберт Сесил, — не заводите снова эту песню. Мы столько раз терпеливо выслушивали ее. Ваш план ведет в никуда. Он приведет к полному оставлению нашей нынешней работы по созданию какой-либо лиги народов. И когда это станет очевидным, я, со своей стороны, рекомендую правительству Его Величества создать между Америкой и Британией такой союз, который регулировал бы положение в мире, и Франции в нем не будет места, скажем, из-за несовместимости характеров» 33.

Если Вильсон и Сесил стремились к созданию системы всеобщей безопасности, то Клемансо желал обеспечения безопасности исключительно Франции. Выполняя пожелания французского премьера, Буржуа упорно пытался навязать эту мысль комиссии даже после того, как Вильсон ясно объяснил ему, что Соединенные Штаты не смогут участвовать в такой «военизированной» организации 34. После одной из длинных и бесплодных дискуссий Хауз в сердцах заметил, что Буржуа «хотел бы видеть в Лиге инструмент войны, а не инструмент мира» 35. Вообще, когда Вильсон, еще до открытия мирной конференции, настоял на том, чтобы Устав Лиги Наций стал составной частью мирного договора с Германией, ему казалось, что он обеспечил таким способом успех созданию новой организации. Мирный договор был необходим всем участникам конференции, а он не мог быть заключен отдельно от Устава Лиги. С одной стороны, так и было. Но с другой —Вильсон стал зависеть от различных эгоистических интересов остальных великих держав. Франция, Италия, Япония — все ставили свою поддержку Устава в зависимость от покладистости США в других важных вопросах мирного урегулирования. На первом этапе работы над проектом Устава, когда Вильсон спешил завершить его до отъезда в Америку, это было не так заметно. Но в дальнейшем, «чем упорнее Вильсон стремился превратить Лигу в краеугольный камень всего мирного урегулирования, тем больше он становился заложником целей и требований других политиков» 36. И хотя уставные домогательства французов так и не возымели эффекта, они добились своего иным способом. Еще до поездки домой Вильсон торжественно обещал в Национальном собрании, что «никогда больше Франция не останется в одиночестве, никогда больше Франции не придется задавать вопрос, кто придет ей на помощь в борьбе за право и справедливость» 37. Клемансо сумел-таки заручиться военными гарантиями США и Великобритании. Это, конечно же, подрывало доверие к Лиге со стороны малых государств, но интересы безопасности Франции были, как казалось Клемансо, соблюдены.

С готовым проектом Устава Лиги Наций Вильсон в середине февраля отправился на несколько недель домой, в Америку, чтобы получить поддержку со стороны Сената. Президент вез с собой хорошо сбалансированный, как он считал, документ. Устав «является не смирительной рубашкой, а локомотивом жизни, — заявил президент накануне отплытия. — У нас вышел очень жизненный документ» 38. Лига Наций получала Ассамблею, где были представлены все ее члены, и исполнительный орган в лице Совета со своим постоянно действующим Секретариатом, работой которого руководил генеральный секретарь. Первоначально Совет состоял из представителей пяти великих держав и четырех обычных, назначенных конференцией (в дальнейшем представители малых государств должны были избираться Ассамблеей). Такое соотношение гарантировало преобладание великих держав в Совете. Самым уязвимым местом Устава стала часть 1-я статьи 5-й, где речь шла о необходимости согласия всех членов Лиги для принятия решения на Ассамблее или в Совете. Эта статья допускала принятие решений обычным (по процедурным вопросам) или квалифицированным (принятие новых членов) большинством, но ключевые политические вопросы требовали единогласного голосования. Подразумевалось, что такой порядок позволит избежать противодействия американского Сената, который возражал против втягивания Америки в войну или в какие-нибудь санкции помимо ее воли 39. Однако дальнейшая история показала, что обязательность единогласного решения убила, прежде всего, эффективность самой Лиги. Ключевая 11-я статья Устава, где речь шла о необходимости совершения «любых действий, которые могут быть сочтены правильными и эффективными для сохранения международного мира» в случае возникновения войны или ее угрозы, оказалась неработающей.

Надо сказать, что на опасность обязательного единогласия указывалось еще на ранних стадиях обсуждения будущего Устава. Южноафриканец Ян Смэтс, например, считал, что принцип единогласия будет означать, что «Лига никогда не примет никакого решения, что никто не станет воспринимать Лигу всерьез, что она не сможет служить даже камуфляжем, что она вскоре скончается и будет похоронена, оставив после себя мир хуже, чем он был до ее появления» 40. Вопрос принятия решений был действительно ключевым. Все понимали, что принципиальные вопросы нельзя решать простым большинством. Великие державы все равно никогда не согласились бы выполнять резолюции, навязанные им пусть даже квалифицированным большинством. И никто не смог бы заставить их сделать это без риска вызвать новый глобальный конфликт. С другой стороны, единогласие ставило под сомнение возможность достичь вообще какого-либо решения по принципиальным вопросам. Смэтс нашел единственный выход из создавшейся коллизии. Он предложил сделать Ассамблею (в его терминологии — Конференцию) своего рода международным парламентом, где все члены были бы равны. Государства могли бы делегировать в Ассамблею представителей своих правительств, национальных парламентов и даже отдельных политических партий. Они вели бы дискуссии, которые оказывали бы влияние на общественное мнение. При голосовании каждое государство, будь то Гватемала или Соединенные Штаты, имело бы один голос, но резолюции Ассамблеи носили бы исключительно рекомендательный характер. Основную работу Смэтс предлагал перенести в Совет, который состоял бы из постоянных представителей пяти великих держав (с возможным добавлением Германии в будущем) и четырех обычных, чередующихся на выборной основе. Решения по принципиальным вопросам принимались бы Советом на основе простого большинства, но три любых его члена могли наложить вето на любую резолюцию 41. В таком случае у великих держав не оставалось бы иного пути, как начать договариваться между собой. Заслуга Смэтса заключалась «в попытке найти баланс между неизбежными реалиями политики великих держав и соблюдением очень важного принципа равенства всех государств» 42. Предложение южноафриканца, конечно, имело свои