«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

Мукденским сражением передышка позволила русской армии, занявшей оборонительные позиции на Сыпингайских высотах, чрезвычайно укрепить свою материальную часть (благодаря улучшению сообщения с Европейской Россией) и пополнить численность, в то время как Япония уже была чрезвычайно истощена войной. Согласно Куропаткину, сознание растущего превосходства в силах укрепило и боевой дух войск, ждавших возможности взять у противника реванш. В конце мая 1905 г. к тому времени смененный на посту главнокомандующего Н.П. Линевичем, но оставленный на театре боевых действий в качестве командующего 1-й Маньчжурской армией Куропаткин писал, что «наша армия в Маньчжурии сохранена и <…> более сильна, чем когда бы то ни было»[34]. Аргумент об отнятой политическими обстоятельствами победе был, пожалуй, самым привлекательным из всех, что А.Н. Куропаткин приводил в свою защиту. Его разделяли некоторые офицеры Маньчжурской армии, полагавшие, что их лишили возможности поквитаться с противником и «смыть позор»[35]. Соглашаются с ним и отдельные историки – как прошлые, так и современные[36].

Однако большинство авторитетных военных историков все же сходится на том, что русская армия могла эффективно обороняться на Сыпингайских высотах, но в силу как проявившихся на предыдущих этапах кампании недостатков в умении руководить крупными операциями, так и воздействия прошлых поражений, а также революционных событий в России на боевой дух вряд ли была способна разбить японцев, перейдя в наступление[37]. Более того, сами Линевич и Куропаткин медлили с разработкой плана наступления (к чему их побуждал Петербург), поскольку в действительности испытывали большие сомнения относительно его перспектив[38]. А верящие в упущенную победу склонны выдавать желаемое за действительное. Современники событий в большинстве своем также скептически относились к идее о том, что Россия чудесным образом могла одержать победу на последнем этапе войны.

А.Н. Куропаткин писал свои оправдательные сочинения, отвечая на многочисленные попытки выставить его главным «козлом отпущения» за военные неудачи России в войне с Японией, назначить главным личным виновником поражения, на которого должно было излиться все общественное негодование[39]. Эта тенденция, разумеется, была сильна как в военной среде, так и в российском обществе в целом.

Оценкам деятельности Куропаткина, данным Драгомировым, вторил позиционировавший себя главным хранителем, популяризатором (и интерпретатором) наследия «учителя армия» полковник М.Д. Бонч-Бруевич. Как уже говорилось выше, Бонч-Бруевич списывал неудачные действия русской армии в войне против Японии на грубые «нарушения теории военного искусства» со стороны отдельных исполнителей. Прежде всего главнокомандующего. По логике Бонч-Бруевича выходило, что поражение России в войне на Дальнем Востоке было чем-то вроде досадного недоразумения, случайного сбоя военной машины. Поражение должно было обрести конкретных виновников, которые понесут ответственность (хотя бы символическую) за случившийся с великой империей конфуз. Бонч-Бруевич категорически не хотел начинать разговор о системных проблемах армии и российского государственного организма в целом. В общественном сознании победам всегда придается живое лицо того или иного деятеля. То же происходит и с поражениями. С той только разницей, что в этом случае «герои» предпочитают уклоняться от «славы». Не стал исключением и А.Н. Куропаткин. При всей тенденциозности трудов Куропаткина, прилагавшего усилия прежде всего к обелению собственной репутации, многие офицеры, участники Японской войны, соглашались со своим бывшим главнокомандующим в том, что причины поражения невозможно полностью свести к деятельности одного человека, какой бы ответственный пост он не занимал. Не отрицая полководческой бездарности Куропаткина, они стремились к более глубокому анализу причин неудач русской армии, чем у полковника Бонч-Бруевича. На войне с Японией русская армия не смогла одержать победы ни в одном серьезном столкновении с противником, чего ранее не случалось с ней в крупных военных кампаниях нового времени. Факты свидетельствовали о системных проблемах такого масштаба, что объяснить все произошедшее некомпетентностью одного исполнителя можно было только в погоне за самоуспокоением.

Авторы и сотрудники редакции «Военного голоса»

Одним из офицеров, старавшимся выделить системные причины обнаружившейся неподготовленности России к войне в условиях индустриальной эпохи, был подполковник Генерального штаба Дмитрий Павлович Парский. Подполковник Парский, как и многие российские офицеры того времени, был выходцем из военной семьи, представителем своего рода офицерской династии. Его отец (Павел Петрович Парский) и дядя (Василий Петрович Парский) были участниками обороны Севастополя, а на Русско-японской войне Д.П. Парский потерял двух братьев (Михаила и Павла Павловичей Парских) – строевых офицеров пехоты[40]. Сам Д.П. Парский, будучи офицером Генерального штаба, служил при штабе 3-й Маньчжурской армии, однако под Мукденом принял непосредственное участие в бою, за что был представлен к награде[41].

Подполковник Парский посвятил отдельный труд изучению системных факторов, обусловивших поражение России в войне с Японией. Парский стремился к объективному, научному рассмотрению проблемы и полемизировал с встречавшимися в печати поверхностными, упрощенными объяснениями сложных исторических событий. Попытки переложить всю ответственность на одного Куропаткина вызывали его прямое возмущение: «Часто приходится слышать и читать, что многие винят в неудачном для нас исходе последней войны чуть ли не одного главнокомандующего. Это мне кажется несправедливым: я далеко не разделяю способа действий нашего высшего управления армиями, о чем не раз говорил в своих воспоминаниях. Быть может, даже главную из причин наших поражений надо отнести на его долю, но это еще далеко не исчерпывает всего: трудно допустить, чтобы один человек, хотя бы и в таком исключительно решающем положении, как главнокомандующий, мог бы являться единственным ответчиком за неудачную войну»[42], – писал Парский в предисловии к своей работе. Версию о полководческой бездарности как основной причине поражения отвергал и генерал Дружинин, в своей записке 1908 г. во многом подводивший итог дискуссиям первых послевоенных лет: «…никакие таланты полководцев не спасли от гибели Грецию и Рим»[43].

Д.П. Парский, продолжая свой анализ войны на Дальнем Востоке, указывал, что «Причины неудач нашей несчастной войны нельзя исчерпывать какой-нибудь одной, их было много, как это всегда бывает в явлениях сложных, и они различны между собой по существу. Попытаюсь выяснить их в общих чертах. Я разделяю все причины наших неудач на три главные: из них одна, и самая основная, заключается в существующем у нас общегосударственном режиме»[44]. Развивая мысль о несовершенстве политического («общегосударственного») режима, явившемся причиной несостоятельности России перед лицом внешней угрозы, Парский писал: «Было бы ошибочно думать, что проиграли войну только мы, военные, <…> гораздо справедливее отнести неудачу войны не только на долю одной армии, а всей России. Мы мерились на войне с противником числом и качеством войск, их духом, степенью подготовки, умением распоряжаться и оказались слабее, что было очевидно для каждого. Но, ведь, если бы пришлось