«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

сравнивать все остальные стороны нашей государственной жизни с тем же противником, то разве мы не пришли бы к подобному же заключению? Непременно, да оно собственно так и было, только обнаружилось не столь рельефно»[45].

Вдумчивый анализ событий привел подполковника Парского к проведению закономерной, напрашивавшейся при привлечении широкого исторического контекста аналогии между Русско-японской и Крымской войнами: «…чем, в самом деле, последняя кампания лучше печальной памяти Крымской? <…> Далеко ли в общем ушли мы за эти 50 лет? И что же, как не общий режим, является тормозом к лучшему?»[46]

В своих сочинениях подполковник Парский обращался к событиям Крымской войны и до поражения на Дальнем Востоке. Опыт этой неудачной, но покрытой героическим ореолом войны привлекал Парского как начинающего военного историка и публициста. Перу Д.П. Парского принадлежит популярный исторический путеводитель по местам Севастопольской обороны, участие в которой принимали его отец и дядя[47]. О положительном отклике военной среды на эту работу свидетельствуют благодарные письма читателей, сохранившиеся в фонде Д.П. Парского: «…в деревне с полным удовольствием прочел памятники славной обороны Севастополя, где я, в юности моих лет, некоторым образом проливал кровь за отечество», – писал Д.П. Парскому один из ветеранов Обороны Севастополя[48].

Для Д.П. Парского память о Крымской войне имела личное, семейное измерение. Если на долю прошлого поколения военной семьи Парских выпало участие в проигранной Крымской кампании, то Д.П. Парскому и его братьям довелось стать свидетелями и непосредственными участниками катастрофы, постигшей Россию на Дальнем Востоке. Исторические поражения страны накладывались на личные трагедии и в случае военных интеллектуалов вроде Д.П. Парского приводили к глубокой рефлексии относительно «причин наших неудач».

Как видим, в своих сочинениях кадровый, потомственный военный – подполковник Парский, предстает человеком широкого кругозора и либеральных взглядов. Единственное, в чем в воззрениях Парского при желании можно увидеть пресловутую армейскую косность – его отношение к еврейскому вопросу, а вернее, к его специфически военной стороне. Парский поддерживал идею установления полного гражданского равноправия всех народов России, не исключая и евреев, но к евреям на военной службе относился с предубеждением, как и многие другие в подобных случаях, уверяя в своей непредвзятости и ссылаясь на «факты» из личного опыта. «Как известно, у нас в войсках служат представители почти всех народностей России, но нарекания военных относятся почти исключительно к одним евреям»[49], – писал он в своем сочинении о реформах в армии. При всем своем либерализме Парский усматривал причину неготовности евреев к военной службе не во внешних условиях, а во «врожденных» свойствах еврейской народности: «Я полагаю, что нелюбовь еврея к воинской повинности обусловливается не только его положением и военным режимом; при национальной его замкнутости это явление едва ли не врожденное, с чем нельзя не считаться и в будущем»[50]. Парский считал целесообразной дискриминацию евреев на военной службе, выступая за сохранение запрета на получение евреями офицерского чина, ввиду нежелательности иметь офицеров-евреев: «Я вполне убежден, что евреи будут стремиться получить права на офицерское звание. Трудно, конечно, сказать утвердительно, каковым явился бы у нас офицер-еврей, но, судя по заграничным примерам и зная свойства этой народности и отношения к ней прочих, надо предполагать, что этот тип будет нежелательным в нашей армии, по крайне мере, еще долгое время <…> Говорю все это отнюдь не из предубеждения против еврейской народности, а потому, что приходилось наблюдать (евреев в армии. – А. Ф.) самому»[51], – прибавлял Парский, стремясь в свое оправдание апеллировать к объективным, эмпирически установленным фактам. Впрочем, как известно, те или иные формы национализма вообще и антисемитизма в частности в то время нередко были присущи представителям либерального лагеря[52].

Подполковник Парский не был одинок в своих воззрениях. Он принадлежал к кругу имевшего схожее социальное положение, а также профессиональный путь и поколенческие черты либерально настроенного офицерства, склонного проецировать опыт реформ, последовавших за Крымской войной, на текущую ситуацию, требовавшую, по их мнению, аналогичных системных решений. В 1906 г. военные с подобными взглядами стали группироваться вокруг редакции «Военного голоса».

Подполковник Парский не являлся инициатором создания «Военного голоса», его нельзя отнести и к числу центральных фигур в редакции газеты. Куда более деятельным сотрудником издания являлся его сослуживец, полковник Генерального штаба В.Ф. Новицкий, впоследствии давший характеристику политических воззрений Парского и всего круга лиц, сотрудничавших в «Военном голосе» и сочувствовавших его направлению: Парский «стал в ряды нашего передового, либерального офицерства, выделившего из себя в то время сильную группу, создавшую военно-революционный орган “Военный голос”. Собственно говоря, Д. П. фактически не входил в состав какого-либо кружка или партии, оставаясь беспартийным, но по духу своих идей, своих надежд и стремлений он близко примыкал к создателям и руководителям “Военного голоса”, считавшим, что армия и флот, являющиеся костью от кости и плотью от плоти русского народа, не могут стоять вне того движения, которое охватило в то время Россию, и должны подвергнуться коренным реформам соответственно изменению политического и социального устройства страны»[53].

Василий Федорович Новицкий

Журнал «Летопись войны 1914–1917 гг.»

Конечно, при оценке свидетельства Новицкого нельзя не принимать во внимание обстоятельства, при которых создавался этот текст. Цитата взята из некролога Парскому, написанного в 1922 г. и помещенного в журнале «Военная наука и революция». Новицкий почтил память своего давнего товарища, будучи профессором Военной академии РККА. В свою очередь, появление этого некролога в советской печати было возможно благодаря тому, что Парский также провел последние годы своей жизни на службе в Красной армии. В этом контексте становится ясно, что определение «военно-революционный орган», которое Новицкий дал «Военному голосу», является по меньшей мере натянутым и в большей степени характеризует время, в которое происходила работа над текстом, чем саму газету. Не пытаясь вывести критерии для определения «революционности» того или иного органа периодической печати, все же следует отметить, что им бы едва ли могло соответствовать издание, в котором активно сотрудничали офицеры, находившиеся на службе в Главном управлении Генерального штаба (ГУГШ), которое возглавлял близкий к великому князю Николаю Николаевичу генерал Ф.Ф. Палицин. Во всяком случае, в номерах «Военного голоса» не содержалось того, что можно было бы счесть «революционной пропагандой». Довольно продолжительное время газета беспрепятственно и вполне легально распространялась в войсках.

Один из современных исследователей полагает, что «Военный голос» придерживался «либерально-кадетской ориентации»[54]. В пользу этой версии можно привести множество доводов, однако в действительности все было несколько сложнее. Если судить по обзорам печати, помещавшимся в каждом номере, то