«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

окажется, что редакция «Военного голоса» в большей степени симпатизировала левым «Нашей жизни» и «Двадцатому веку», чем «кадетской» прессе. Симпатия была взаимной. Перепечатки из «Военного голоса» с комментариями и без появлялись не только в упомянутых «Нашей жизни» и «Двадцатом веке», но и в эсеровском «Голосе» – газете уже действительно революционной[55].

Связи «Военного голоса» с левыми поможет прояснить представление остальных членов редакции. В то время как делопроизводитель ГУГШ, полковник Новицкий, был среди активных сотрудников газеты первым по чину и служебному положению, руководителем предприятия, «душой» всего дела, являлся «скромный» обер-офицер – отставной корнет В.К. Шнеур. Кавалерийский чин корнета соответствовал пехотному подпоручику («фендрику» на военном жаргоне), однако именно Шнеур являлся бессменным издателем и первым редактором газеты. Его имя также носило существовавшее при «Военном голосе» небольшое книгоиздательство. Биография Шнеура полна «темных страниц» и выдает в нем ловкого авантюриста. По некоторым данным, Шнеур (уже после закрытия «Военного голоса») сотрудничал с Охранным отделением, что не помешало ему уже в ноябре 1917 г. поступить на службу к большевикам. Так описывал жизненный путь Шнеура генерал-майор и член партии эсеров К.М. Оберучев: «Кроме партийных военных группировок, были попытки беспартийных офицерских объединений, схождения офицеров, революционно-настроенных, но считавших несвоевременным в интересах общей свободы разделяться на мелкие группы и фракции. И я помню, что в 1905 г. в Петербурге создалось такое офицерское общество содействия революции, но стоявшее вне партийных группировок. Если не ошибаюсь, именно из недр этого общества вышли кадры работников газеты «Военный Голос», официальным редактором которой был корнет Шнеур, впоследствии, уже после ликвидации революции (1905–1907 гг. – А. Ф.), завербованный в ряды агентов Департамента полиции и принятый, после октября месяца 1917 г., в лоно свое делателями октябрьской революции, для руководства войсками во время похода большевиков на ставку главнокомандующего и убийства и изнасилования (sic!) генерала Духонина»[56].

Оберучеву, по всей видимости, было неприятно, что к одобряемой им газете имела отношение столь одиозная личность, поэтому он стремился всячески преуменьшить роль Шнеура, назвав его лишь «официальным» редактором, а затем прибавив: «Фактическим редактором этой прогрессивной военной газеты, закрытой впоследствии в административном порядке, был коллектив офицеров, настроенных несомненно революционно»[57]. Нельзя не отметить, что в случае с Оберучевым также имеет место приписывание «Военному голосу» революционности. Однако представляется, что если на Новицкого оказал влияние раннесоветский дискурс, то Оберучев, давая характеристику «Военному голосу», находился под влиянием ожиданий партии эсеров, в 1905–1907 гг. потратившей немало усилий на агитацию в армии и возлагавшей серьезные надежды на независимую военную газету оппозиционной направленности. В этой связи еще раз следует отметить, что революционная агитация в войсках не являлась целью «Военного голоса».

После Октябрьской революции корнет Шнеур действительно оказался в числе первых кадровых офицеров, предложивших свои услуги новой власти. В ноябрьские дни 1917 г. Шнеуру довелось стать исполнителем важнейших поручений советского правительства. Его первая секретная миссия состояла в том, чтобы, перейдя линию фронта, передать немецкому командованию советское предложение о мире. Шнеур успешно справился с заданием, в ночь на 14 ноября подписав соглашение о начале мирных переговоров в Бресте. Из первого поручения логически вытекало второе. Переговоры могли состояться лишь при условии полного контроля над командными структурами армии со стороны новой власти. Соответственно, насущной необходимостью стала ликвидация могилевской Ставки, как вероятного очага сопротивления сепаратным переговорам. Хорошо зарекомендовавшему себя Шнеуру выпало руководить сосредоточением войск, предназначавшихся для занятия Ставки, в статусе начальника полевого штаба советского главкома Н.В. Крыленко. После успешного завершения операции по «овладению» Ставкой главком Крыленко, минуя три ступени, произвел Шнеура из корнетов в полковники. К званию добавилась почетная приставка «народный». Однако уже 24 ноября «народный полковник» был арестован по подозрению в связях с Департаментом полиции. Поводом явилось напечатанное в оборонческой газете «Полночь» («День») датируемое 1910 г. письмо Шнеура на имя тогдашнего вице-директора Департамента полиции С.П. Белецкого с предложением своих услуг в качестве сотрудника Заграничной агентуры. Несмотря на отсутствие иных доказательств сотрудничества обвиняемого с Департаментом полиции и косвенное заступничество Крыленко, новая власть объявила его лицом, «лишенным общественного доверия». Шнеур был осужден революционным трибуналом[58]. В свою очередь, деятельное добровольное сотрудничество с советской властью и причастность к «расправе» над генералом Духониным сделали Шнеура крайне одиозной фигурой для противников большевиков. Дискредитированный со всех сторон бывший полковник оказался отвергнут и презираем ведущими политическими силами. Блестящее начало карьеры порученца новой власти, сулившее Шнеуру заметную роль в событиях разгоравшейся Гражданской войны, обернулось трехлетним заключением в «Крестах»[59].

Подробности сотрудничества Шнеура с департаментом полиции остаются неизвестными, однако именно этот эпизод из прошлого явился причиной стремительного падения «народного полковника».

Но каковы бы ни были действительные обстоятельства жизни Шнеура после революции, многое говорит о том, что в бытность свою издателем «Военного голоса» Шнеур, помимо респектабельных офицеров Генерального штаба, поддерживал контакты и с представителями революционного движения в армии. Например, близким знакомым Шнеура мог являться член партии эсеров корнет Покровский[60].

На посту редактора (но не издателя) «Военного голоса» Шнеура сменил также имевший связи с радикальным крылом «освободительного движения» военный юрист, зауряд-полковник в отставке, а с 1907 г. петербургский присяжный поверенный П.А. Коровиченко. В 1917 г. Коровиченко оказался в ряду верных соратников А.Ф. Керенского. О степени доверия Керенского к Коровиченко говорит то, что последний был назначен на ответственную должность коменданта Александровского дворца в Царском селе, где с марта по май 1917 г. содержалась под арестом царская семья. Керенский вспоминал: «После этого первого моего посещения царя я решил назначить нового коменданта Александровского дворца, человека, которому мог полностью доверять. <…> Было важно иметь во дворце надежного, умного и тактичного посредника. Я остановил свой выбор на полковнике Коровиченко, военном юристе, ветеране японской и европейской войн, которого я знал как мужественного и прямого человека. Я не ошибся, выбрав его: Коровиченко содержал узников в полной изоляции и при этом сумел внушить им чувство уважения к новой власти»[61].

Если Керенский остался доволен тем, как Коровиченко исполнял свои обязанности, то царь, его семья и лица из числа прежних приближенных, разделившие с ними арест, похоже, были не слишком высокого мнения о новом дворцовом коменданте: «после нашего обеда Коровиченко попросил зайти, чтобы проститься, и привел с собой своего преемника – коменданта Ц.[арско]-С.[ельского] гарнизона полк. Кобылинского. Никто из нас не жалеет об его уходе, и, напротив, все рады назначению второго» – записал в дневнике император[62]. Воспоминания дочери лейб-медика Е.С. Боткина, Т.Е. Боткиной, помогают пролить свет на причины неприязни арестованных к Коровиченко: «Комендантом после Коцебу был назначен полк. Коровиченко, друг Керенского <…> Это был очень образованный