Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

Я стал читать первую попавшуюся вырезку. Это было коротенькое письмо рабочего в газету «Труд». Он жаловался на то, что общежитие для рабочих не ремонтировалось несколько лет: когда идет дождь, течет крыша, зимой по комнатам гуляет ветер, а в это время директор завода строит на стадионе крытую трибуну для начальства.

В комнату вошел коренастый мужчина лет сорока пяти.

– Юрий Коробцов? – спросил он надтреснутым голосом по-русски. – Я Гречихин. Федор Кузьмич. Давай знакомиться. Здорово, земляк…

У него было простое симпатичное лицо, которое безобразил косой шрам на правой щеке.

Перехватив мой взгляд, Гречихин потрогал шрам рукой и, странно улыбаясь одной стороной лица, спросил:

– А ты как оттуда выкарабкался?

Я коротко рассказал свою историю.

– Ну вот, – сказал он, – для начала работа у тебя будет нехитрая. Я помогу. Все очень просто. Читай вырезки и делай из них выписки по темам, которые я буду давать. Самое интересное – в сводку для начальства. Скажем, происшествия в жизни их молодежи, ну, там, пьянка, разврат, хулиганство и прочее… Пройдет два-три дня, и ты будешь печь эти сводки, как блины. Чего-то ты, парень, печалишься? Учти, из всех работ, которые нам – русским – дают американцы, разведка – самая интересная и самая денежная.

– А что это такое – разведка? – спросил я.

– Ты, я вижу, шутник, – сказал Гречихин. – Ладно, после пошутим. А сейчас начинай работать.

К концу рабочего дня передо мной уже лежала целая стопка выписок.

Снова пришел Гречихин и помог мне составить сводку. Дело это оказалось не такое уж трудное – за какие-нибудь полчаса сводка была готова.

Просмотрев ее еще раз, Гречихин сказал:

– Прелестная картинка, я пришлю сейчас машинистку.

Он ушел, и через минуту в комнату вошла Нелли… Она подошла, взлохматила мне волосы:

– «Все впервые»… здравствуй! Какой ты сегодня хорошенький!

– Здравствуйте!

– Боже праведный, он покраснел! Что за прелесть! – воскликнула Нелли. – Ну, не буду, не буду. Давай сводку. До звонка я ее отстукаю на машинке, а после работы пойдем в кафе. Договорились?

Она еще раз взлохматила мне волосы и выбежала из комнаты.

Меня бросало в жар и в холод.

После той ночи я видел Нелли несколько раз только издали. Я мог встретиться с ней, по я боялся этого. Боялся и стыдился.

Вот и теперь я не мог решить – идти мне с ней в кафе или поскорей спрятаться куда-нибудь? Пока я раздумывал, она сама пришла за мной.

– Пошли, «Все впервые», – сказала она и, схватив меня за руку, вытащила из-за стола.

В кафе, кроме нас, сидели еще две пары. Нелли выбрала столик в нише и, когда к нам подошел официант, заказала кофе и коньяк. И начала болтать о кинофильме, который она видела в субботу, о джазовом певце из Америки, о своем сослуживце Майкле, который влюблен в нее и на работе пишет ей записки, а у него вечно холодные и потные руки.

Потом она заказала бутылку вина и пирожные. Когда мы уже выпили почти всю бутылку, она вдруг умолкла и, положив свою руку на мою, сказала тихо:

– А нравишься мне ты, «Все впервые». Только ты… Сердце мое замирало от счастья и непонятного страха.

– У тебя есть деньги? – спросила она.

– Есть.

– Заплати и проводи меня.

Она жила в маленькой гостинице недалеко от кафе.

– Может, зайдешь ко мне? – спросила она, когда мы подошли к подъезду.

– Нет, нет, – поспешно ответил я.

Она рассмеялась:

– Ты чудный, «Все впервые»…

Она поцеловала меня в щеку и вбежала в подъезд. Я шел домой счастливый, как никогда.

5

Через мои руки прошли, наверное, тысячи вырезок из советских газет. Почти пять месяцев я занимался составлением сводок. Должен сознаться, что, если начальство, поручая мне эту работу, хотело настроить меня против Советского Союза, лучшего способа оно придумать не могло.

Однажды, желая ускорить свою работу, я спросил Гречихина: нельзя ли мне получать советские газеты целиком и самому делать из них выборки?

– Зачем это тебе? – встревожился он. – Это не ускорит дела, ты просто не будешь успевать обрабатывать газеты. Скажи лучше спасибо сотрудникам моей группы, которые облегчают твою работу и с утра до вечера роются в этом дерьме.

Я подумал, что он, пожалуй, прав – на чтение газет целиком у меня не хватит времени.

На другой день мистер Берч вызвал меня и спросил, что я думаю о своей работе. Нет ли у меня каких-нибудь претензий? Не обижен ли я тем, что мне пришлось прекратить посещение университета? Я отвечал на его вопросы, испытывая неловкость от его взгляда – пристального и прозрачного.

– Мне доложили о вашем странном желании читать советские газеты. Вы, очевидно, не знаете, что эти газеты – безотказная ловушка для простаков? Скажите-ка мне прямо, зачем вам это понадобилось? – спросил мистер Берч.

Если бы он сказал, как Гречихин, что у меня на чтение газет не хватит времени, я бы с ним согласился. Но в этом «зачем понадобилось» прозвучало непонятное подозрение. Я не понимал, в чем дело, и не мог ответить на его вопрос.

– Хочу дать вам, Коробцов, один совет, – заговорил мистер Берч после тягостной паузы. – Не думайте, что мы дураки. И не считайте свою прославленную наивность идеальным способом самозащиты. Идите