Царские и шамилевские крепости в Дагестане - Булач Имадутдинович Гаджиев

Узнав об этом, Шамиль призвал к себе Алидибира и сделал ему серьезное внушение в том смысле, что его слово, слово кадия, сделает больше, чем пуля, пущенная во врага неумелою рукою служителя Аллаха.

Оба они, отец и сын, остались живы. Уллу оправдал мечту родителя, сделался ученым народным лекарем, но это произойдет позже и не в Гунибе, а в Аркасе.

Редким бесстрашным бойцом на Гунибе являлся двоюродный брат кадия Алидибира – Салихалав. Любил вызывать, как бы мы сейчас сказали, на себя огонь и померяться силами с возникшими трудностями. Человек, имевший громадный рост и неимоверную силу, своим присутствием вселял уверенность в тех, кто сражался за каждую саклю, улочку и тупик, которыми так был обилен аул Гуниб.

Женщины Гуниба

Имена героинь Гуниба, исключая десяток человек, канули в лету. Кого же мы там застаем? Это две жены Шамиля: Шуанет и Зайдат. Дочери: Нафисат, Патимат, Баху-Меседу, Саидат, Нажават. Жена сына имама Кази-Магомеда – Каримат и жена другого сына Магомед-Шефи – Аминат, супруга дипкурьера Шамиля – Юнуса – Зайнаб и некоторые другие.

Каждая из них по мере возможности участвовала в боевых действиях. Поразительную картину одного боя в своем труде нарисовал Волконский: «Но вдруг раздается дружное, единодушное «ура!», за ним последний залп – и охотники уже в завалах, уже сцепились не только оружием, но и просто голыми руками со своими врагами, на этот раз вполне их достойными. В несколько секунд десять татарских трупов уже валялось на земле; озлобленно дерутся остальные горцы, в особенности трое из них: как фурии, как бешеные кошки кидаются они в лицо солдатам. Физиономии их искривлены, сухие пальцы хватают лезвие подставленного им штыка, и в то же время левая рука заносит кинжал над солдатом, одежда их в беспорядке, волосы открыты, рассыпались по плечам, груди обнажены.

«Но кто же это такие? Неужели это сон?..» «Перед охотниками, представляя собой оживотворенных ведьм, восстают в неистовом виде, вооруженные с ног до головы, отбивающиеся и нападающие как гиены, три женщины…

Одна за другой повисли эти несчастные на штыках апшеронцев и отброшены в сторону; падают еще двое, у остальные семерых выбиты из рук шашки, они думают сопротивляться безоружными, мечутся, хотят выхватить оружие из коченеющих рук близлежащих товарищей, но их сваливают каждого наземь и берут живьем»[78].

Отличилась и жена Юнуса – татка Зайнаб. Она, как и жены имама, как и другие женщины, будет сражаться наравне с мюридами, иногда и возглавлять их. По свидетельству зятя имама Абдурахмана, Зайнаб «надела на голову чалму и в таком виде ходила с обнаженной шашкой по улицам аула и возбуждала мужчин к бою. Раньше она прославилась тем же на Ахульго». Из героинь Гуниба Абдурахман отмечает еще одну женщину, имя которой он не запомнил. «Она была родом из Чиркея, – говорит рассказчик, – ее муж Бецов (слепой) и оба сына были на завалах. Положение с минуты на минуту становилось все тревожнее, а она, как ни в чем не бывало, хлопотала у очага и варила хинкал, чтобы воинам было чем подкрепить свои силы, когда вернутся из кровавого боя. Муж ее пал, но оба сына действительно вернулись невредимыми, спаслись от плена почти чудом: они нашли поблизости пещеру и в ней скрылись до вечера, а вечером незаметно прокрались к своим»[79].

В 1859 году, когда Барятинский обложил Гуниб-гору, две слепые сестры – близнецы Джавар и Меседу объявили, что они чуют запахи, исходящие от неверных. Поднялась тревога. И на самом деле гунибцы увидели, как за большими камнями в белых одеждах прячутся царские солдаты. Начался последний бой. Маленькие дети подносили камни к сестрам-близнецам, а те наугад швыряли их в наступающих солдат.

Джавар и Меседу, как я и сказал выше, погибли в бою. В Аркасе я познакомился с долгожительницей Ашурой Муртузалиевой. В период коллективизации она стала звеньевой в колхозе и собирала рекордные для Аркаса урожаи по 29–30 тонн с га, в то время как другие тянули только на 12–14 тонн. Характером Муртазалиева была удивительно спокойной, уравновешенной при любых ситуациях.

Она, моя современница, оказалась свидетельницей редких событий. 7-летняя Ашура видела Шамиля, его семью, храбрых мюридов и не менее храбрых жителей родного аула, защищавших Гуниб-гору. Она перенесла все тяготы и лишения не только во время обороны Гуниба, но и скитания по Дагестану, пока ее близкие не осели в Аркасе. Я опоздал с приходом к ней. Ашура многое позабыла. При нашей с ней встрече в 1972 году мир бабушки сузился до сакли и собственного двора. Иногда к ней заглядывали соседи и глядели на нее, как на икону, и было от чего: возраст Ашуры в тот год перевалил за 120 лет.

На Гунибе вместе с мужем согратлинцем Нурмагомедом находилась не менее храбрая жена-красавица Хагурат. Она, как и муж ее, участвовала в бою, пока стрельба из русского лагеря не прекратилась, а Шамиль не согласился идти на переговоры.

Настал момент, когда обороняющиеся на Гунибе дрогнули. И было от чего. Уж не знаешь, чего было больше: деревьев в лесу, или солдат и офицеров, пробиравшихся между ними. Целые полчища! Минута-другая замешательства и люди начали бы бросаться со скалы в Гунибку, лишь бы не сдаться в плен. И было от чего. В воздухе стоял жуткий вой от летающих во все стороны ядер. Ближайшие скалы бесконечно откликались на разрывы бомб. Сплошной дым окутал маленький Гуниб. Воздух был насыщен запахами пороха, пыли и разлагающихся трупов.

Огонь – красивая, если можно так выразиться, штука, но вид горящего аула, охваченного пожаром, был ужасен.

– Еще немного отваги, – крикнул Шамиль своим громовым голосом, стараясь заглушить шум боя, – еще немного усилий!

Не знаю, верил ли он сам в то, что говорил. Имам выхватил саблю из ножен и впереди зеленого знамени двинулся навстречу противнику, но в этот самый момент неожиданно прекратилась пальба из пушек и трескотня ружей. Настала какая-та непонятная тишина. Люди, в том числе и Шамиль, в недоумении остановились, будто наткнулись на невидимое препятствие. Только из аула слышался женский плач и пение молитвы древних стариков.

Барятинский решил снова начать переговоры. Гунибцы вернулись оказывать помощь раненым, хоронить погибших, укреплять разрушенные позиции, сотворить пропущенную дневную молитву: «Аллаху ак-бар!».

А в это время в сакле Шамиля происходили душераздирающие сцены: объятые ужасом женщины, растрепав свои волосы, с плачем и криком отчаяния бросились к ногам имама и, целуя полы его одежды, умоляли покориться своей несчастной судьбе. Иначе, – голосили