Академический зигзаг. Главное военно-учебное заведение старой России в эпоху войн и революций - Андрей Владиславович Ганин

И. Медведев. Начальник академии генерал Андогский с хозяйственной частью и деньгами задержался в Харбине. Решено его оттуда извлечь». 11 февраля Болдырев записал: «Обсуждали судьбу Военной академии. Сюда докатилось только имущество академии и вся библиотека. Материальную и научную ценность последней и определить трудно». 14 февраля Болдырев отмечал:

Кое-кто из здешних академистов полагает, что ген[ерал] Андогский воздержится от поездки во Владивосток. При установлении здесь советской власти ему могут указать, что служба у Колчака не вяжется с его прежним званием начальника Красной академии. Уверяют, что у Андогского есть хвост и в Харбине. Интересно – дотягивается ли этот хвост до Читы. Во всяком случае, здешние академисты явно тяготеют к Харбину, и только старик Медведев (профессор-статистик) прочно осел на Русском острове.

Задержка эшелона в Харбине повлекла определенные материальные затруднения, вызвав недовольство и протесты низших служащих академии и рабочих типографии. Эти протесты в дальнейшем вылились в организованную оппозицию руководству. Рабочие и служащие провели общее собрание, на котором избрали комиссию уполномоченных третьего эшелона в составе трех работников типографии: бухгалтера Н. А. Гущина, корректора А. К. Заколупина и фактора (распорядителя работ типографии) А. Ф. Баранулько для составления докладной записки начальнику академии по вопросу отправки во Владивосток, где уже находилось их имущество. Альтернативным решением было возвращение из Владивостока первых двух эшелонов академии.

Андогский поддерживал связь с оказавшимися во Владивостоке сотрудниками и распорядился продолжать разгрузку эшелонов, что намечалось с 6–7 марта. Таким образом, он, видимо, хотел воспрепятствовать возврату эшелонов. Один из лидеров рабочих и служащих академии, Б. М. Чудинов, связался с приморскими большевиками, в том числе со знаменитым С. Г. Лазо, и добился приказа о приостановке разгрузки в связи с угрозой захвата академии японцами при невозможности ее быстрой эвакуации с Русского острова. Рабочие выступали за отправку академии в Амурскую область. 6 марта неразгруженный эшелон академии, несмотря на препятствия академического генералитета, был переведен с тупиковой станции Эгершельд на станцию Первая Речка.

Во второй половине марта Чудинов обратился к другому видному большевику П. С. Парфенову (широко известному в качестве автора слов песни «По долинам и по взгорьям») с докладной запиской о реакционных замыслах руководства академии и просил назначить в академию политического уполномоченного, которым стал Н. П. Дагаев. Требования отправить третий эшелон во Владивосток стали звучать громче, однако этому противилась конференция академии. Особенно усердствовал правитель дел Слижиков.

А. Т. Антонович свидетельствовал:

Академия треплется как ладья в открытом море; переживает четвертую эвакуацию. Но эта, четвертая, хуже других: состав внутри нее раскололся, часть – в Харбине, что-то предпринимает и плетет, часть – здесь действует открыто, безо всякой дипломатии, по национальной совести. Если учесть все, что слышал сегодня, 24 марта, т[о] е[сть] о возможности оккупации и о совместных действиях Японии и Польши, то с уверенностью можно сказать: ответа от А. И. Андогского не будет, а если они все на свободе, будут выжидать в расчете соединиться с имуществом здесь, во Владивостоке.

Что же дальше? Неужели ценное государственное академическое имущество, имеющее историческое значение, попадет в руки японцев? Вопрос чрезвычайно усложняется. Думаю, что выход теперь один – подготовить международный фланг, сдать имущество под охрану международной комиссии и, так сказать, нейтрализовать положение. Если, не дай Бог, случится оккупация Японии, мы – преступники перед Родиной, не сумевшие сберечь ее достояние. Жаль, очень жаль, что нет у нас единения, крепкой спайки. Харбинцы ничего определенного не говорили, отделывались общими фразами и только требовали от нас ориентировки. Говорили, что им виднее. Да, может быть, они правы, но зачем держали нас во тьме? Все, что случится скверного, будет на их совести.

Таким образом, Антонович, видимо выражая мнение всего преподавательского состава, попавшего во Владивосток, стремился не допустить захвата академии японцами.

Командующий сухопутными и морскими силами Приморской области эсер А. А. Краковецкий 22 марта телеграфировал Медведеву с копией Андогскому: «Приказываю весь состав академии перевести Владивосток. Неисполнение приказа будет караться по закону военного времени». По всей видимости, у начальника академии уже не было выбора, поскольку большая часть вверенного ему учреждения находилась во Владивостоке. Решили ехать. Около 27 марта последний эшелон академии отправился во Владивосток, куда прибыл 30 марта. Вся академия собралась в одном городе, подконтрольном Временному социалистическому правительству Приморской областной земской управы. Наиболее вероятным исходом для академии при такой власти становилась отправка в Советскую Россию.

Новые метания

Положение Владивостока, в отличие от Харбина, не было стабильным, а частые смены режимов не способствовали спокойной атмосфере, необходимой для академической работы и учебы. Но академия могла здесь удобно разместиться, академическое имущество сохранялось, типография работала.

23 марта Краковецкий приказал профессору Медведеву остановить разгрузку эшелонов, а неразгруженные вагоны отправить в Благовещенск, приготовив к отправке и уже выгруженное имущество. Далее академию предлагалось перебросить в центр России, типография же должна была остаться во Владивостоке.

Переговоры с администрацией академии во Владивостоке о переезде в Благовещенск и далее в Москву по поручению партийных органов 19 марта возглавил П. С. Парфенов, считавший академическое начальство контрреволюционным. Парфенов писал:

Личный состав академии, начиная с начала 1918 г., принимал самое активное участие в борьбе с советской властью, и особенно начальник академии генерал Андогский. Он обманным образом увез имущество академии в Екатеринбург, в связи с предполагаемым захватом немцами Петрограда. Льстя Троцкому и Бонч-Бруевичу и для «виду» выполняя некоторые их задания (Андогский ездил в Брест экспертом), он в то же время находился в самых тесных сношениях с белыми подпольными организациями и, как только на Урале и в Сибири началась Гражданская война, перешел на сторону белых открыто.

При Сибирском правительстве и у Колчака Андогский и виднейшие профессора академии – Рябиков, Антонович, Сурин, Колюбакин и др. – находились также на самой ответственной военно-административной и оперативной работе.

Все это теперь решено было забыть, если они согласятся эвакуироваться вместе с имуществом академии.

До приезда Андогского Парфенов вел переговоры с его заместителем генералом Медведевым. Академическое руководство не стремилось к очередному переезду, зато такую инициативу поддержали типографские служащие. Разгрузка имущества была прекращена. Парфенов вспоминал: «Академики встревожились. Они понимали, что без академического имущества многим из них – грош цена, и потому начали наседать на своих товарищей, работающих в земском правительстве и в Военном совете, а те, в свою очередь, – на членов правительства и Военный совет».

Понимая, что бессмысленные переезды угрожают разбазариванием или гибелью бесценных собраний академии, в дело вмешался экстраординарный профессор академии В. Г.