Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

Вильсон, потому что «некоторые политические силы (Турции) не приняли его, а у Союзников не хватило сил, чтобы заставить турок» 185. В июле 1923 года в Лозанне был подписан новый мирный договор между Турцией и Союзниками. По нему Турция возвращала себе многие отторгнутые от нее по Севрскому договору территории, включая Константинополь и Проливы. Фактически границы Турции приобрели свой современный вид.

Во всей этой истории Лига Наций повела себя непоследовательно. Сам конфликт в Турции разгорелся еще до начала работы Лиги. Однако и после своего официального рождения она никак не реагировала на ситуацию, пока греки вели успешное наступление на отряды Кемаля, а англичане и французы занимали Константинополь. Такое отношение Лига объясняла тем, что мирный договор с Турцией еще не был подписан, а значит, шаги Союзников можно было рассматривать как продолжение боевых действий мировой войны 186. Однако Лига не могла оставаться в стороне, когда кемалисты вторглись в признанную мировым сообществом независимую Армению (турки фактически вошли в те земли бывшей Османской империи, которые предполагалось передать Армении по Севрскому договору) и начали теснить слабые армянские формирования, попутно вырезая мирное население. Общественное мнение в странах Запада было целиком и полностью на стороне армян и не простило бы Лиге молчания. Она и не молчала. Однако призывы и резолюции Лиги Наций были сродни «гласу вопиющего в пустыне» и вызывали еще большее ожесточение у турок. Западные Союзники поставили Лигу в беспомощное и глупое положение. Они фактически поделили Турцию, а Кемаля поставили «вне закона», и теперь у них оставалась лишь одна возможность — добиться выполнения своих условий силой. «Хуже всего то, — признавался один из дипломатов Антанты, — что нам не с кем вести переговоры, поскольку мы разделили Турцию между собой» 187. Воевать в Турции Антанта не хотела, да и не могла. Пока у нее это получалось, отдувалась за всех Греция, но ее силы и возможности были сильно ограничены. Греки готовы были сражаться за те малоазийские территории, где компактно проживали их сородичи, но воевать далеко от Анталии им тоже не хотелось. В результате все усилия Лиги чего-либо добиться в этом, как называл его Бальфур, «затерянном уголке Черного моря» 188, закончились полным провалом.

Вряд ли могло получиться по-другому, пока Советская Россия оставалась вне рамок новой мировой системы. «Сегодня это проблема отношений между Центральной (советской. — И. Т.) Россией и окружающими ее небольшими государственными образованиями», — говорил о положении Армении Вильсон. Покидавший Белый дом президент понимал, что пока ситуация в России не нормализуется и она снова не вольется в мировую систему, конфликты и войны на ее границах будут продолжаться. «Волнения и нестабильность вдоль (российских) границ вызваны сильным взаимным недоверием, — писал Вильсон Совету Лиги Наций. — Сражающиеся (за независимость) новые национальности, которые раньше были частью Российской империи, боятся разоружаться и возвращаться к мирной жизни, потому что они не доверяют большевикам и опасаются новых актов агрессии. А Советы утверждают, что не хотят демобилизовываться, потому что боятся новых атак» 189. Все это прекрасно понимали и европейские политики, но страх перед расползанием большевизма заставлял их с большой долей скепсиса и настороженностью относиться к неизбежному возвращению России в Европу. Получался замкнутый круг, который объективно умалял значение Лиги Наций как всеобщей организации, призванной обеспечивать мир.

Из Лиги Наций никак не получалась такая международная организация, которая смогла бы заставить отдельные государства считаться с принятыми ею решениями. Даже теми, что касались Европы. В такой ситуации великие европейские державы стали относиться к Лиге Наций как к вспомогательной дипломатической площадке для достижения собственных целей. Англия, Франция и Италия в первые послевоенные годы сохранили приоритетность Верховного Союзного Совета для своей внешнеполитической активности. Наблюдавшие за развитием европейской политики американцы с удивлением отмечали, что работу «женевской Лиги нельзя оценить без понимания ее отношений с Верховным (Союзным) Советом, который, хоть и не связан с Лигой технически, политически патронирует ее. Верховный Совет, который в реальности управляет сегодня большей частью мира, сам является суперлигой. На конференции в Каннах он определяет развитие Европы; на конференции в Вашингтоне он улаживает тихоокеанские и дальневосточные вопросы» 190. «Дипломатия конференций» стала характерной особенностью первых послевоенных лет. За три года (1920-1922) в Европе состоялись 23 (!) международные конференции, рассмотревшие самые разные вопросы послевоенного мира. По сути, конференции были попытками управлять послевоенным мироустройством в ручном режиме. Версальская система буксовала, и победившие в мировой войне великие европейские державы старались скорректировать и дополнить принятые ею решения.

Английский дипломат и историк Гарольд Николсон как-то отметил характерную особенность внешней политики своей страны. «Одна из самых постоянных традиций британской дипломатии, — писал он, — состоит в том, что заключаемые нами союзы теряют свою силу сразу вслед за достижением общей победы» 191. Англичане готовы были последовать своей традиции и на этот раз, но быстро поняли, что без их взаимодействия с Францией, при неустоявшейся Лиге Наций, без Германии и с большевистской Россией, играющей дестабилизирующую роль, новая Европа рискует погрузиться в хаос. Пришлось вносить коррективы и совместно с французами подстраховывать Лигу Наций путем проведения многочисленных конференций, которые часто дублировали или даже подменяли собой работу Лиги. Николсон, бывший непосредственным участником некоторых из них, называл эти конференции проявлением новой, послевоенной дипломатии. «Важность этих конференций, — писал он, — диктовала необходимость того, что их проводили не дипломаты или эксперты, а политики, чувствительные к парламентскому и общественному мнению в своих странах» 192. Работа конференций всегда носила открытый характер, с присутствием прессы и многочисленными интервью. Однако вся подготовительная работа осуществлялась кулуарно Советом (часто именуемым Конференцией) послов, который чуть ли не ежедневно собирался в здании французского министерства иностранных дел на Кэ д’Орсе. Этот Совет состоял из аккредитованных в столице Франции послов четырех великих держав (Англии, Италии, Японии и США) и проходил под председательством французского министра. Американский посол присутствовал на этих заседаниях в качестве наблюдателя. С правовой точки зрения Совет послов не был легитимным органом, но за ним стояла сила создавших его государств, и во многих случаях он оказывался более влиятельным, чем Совет или Ассамблея Лиги. Соперничество между Советом Лиги и Советом послов, по сути, прекратилось лишь в 1925 году, когда последний превратился в пустую формальность 193.

Пожалуй, самым показательным в этом противостоянии стал конфликт, случившийся между Италией и Грецией в последние летние дни 1923 года. Он чуть не поставил Европу на грань войны. 27 августа в Греции был убит итальянский