Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

закрепить в Уставе новой организации. Была надежда, что Лига Наций, начав работать, сама исправит многие ошибки, допущенные при ее создании. Но далеко не во всех случаях «родовые травмы» удалось излечить. Главным недостатком Лиги, несомненно, стало отсутствие в ее рядах сразу нескольких великих держав. Германия, Россия, США — без этих государств Лига Наций никак не могла претендовать на роль всеобщей мирной организации. У каждой из этих стран были разные причины, по которым они остались вне Лиги, и двери для них никогда не были плотно закрыты. Как в Лиге Наций не оказались Соединенные Штаты, много сделавшие для ее создания, было рассказано в этой главе. Еще две державы, Германия и Советская Россия, стали после войны изгоями мировой системы. В большевистской России, о которой пойдет речь в следующей главе, новую мирную организацию, чьи принципы в корне расходились с задачами ленинской внешней политики, предпочитали называть «группировкой ряда держав, именующих себя Лигой Наций» 198. В отличие от ленинской России, Веймарская Германия всегда стремилась стать членом Лиги, и ее подпись изначально стояла под Уставом этой организации. Несколько послевоенных лет в Европе прошли под знаком вопроса о присоединении Германии к Лиге Наций. Случилось это в 1925 году, и об этом будет рассказано дальше.

Глава 4. ИЗГОИ

До сих пор в книге почти не шло речи о России, и у читателя могло сложиться впечатление, что она незаслуженно обойдена вниманием автора. Это не так. Дело в том, что в конце 1917 года Россия на долгие пять лет выпала из системы международных отношений. Накануне и во время Парижской мирной конференции о России много говорили, но никто толком не представлял, о чем именно он ведет речь. В головах американских и европейских политиков причудливо перемешались старая, дореволюционная Россия, отделившиеся от нее национальные окраины (за исключением Финляндии и Польши, в отношении которых проводилась четкая, самостоятельная политика), а также территории, подконтрольные большевикам или противостоявшим им многочисленным деятелям Белого движения. Даже всезнающий Черчилль недоуменно признавал, что «на всем протяжении России велась странная война... война флагов на карте», напоминавшая «борьбу теней в мрачном царстве Плутона» 1. А премьер-министр Ллойд Джордж, отвечая 16 апреля 1919 года на упреки членов палаты общин, обвинявших правительство в бездействии по отношению к России, признавал, что русский вопрос «является одной из наиболее сложных проблем, с которой когда-либо доводилось сталкиваться любому правительству. Главная трудность, — объяснял он палате, — состоит в том, что России как таковой не существует. Сибирь оторвана. (Отдельно) существует Дон, одна из богатейших провинций России, Кавказ, и есть еще некая власть, контролирующая центральную Россию, но нет такого органа, который мог бы сказать, что он де-факто является правительством всей России. Не затрагивая здесь вопрос о том, могли бы мы при определенных обстоятельствах признать правительство большевиков, мы не можем де-факто признать его Правительством России, потому что оно им не является, так же как и любое другое правительство мы не можем де-факто признать Правительством России. Перед нами огромная страна, погрузившаяся в полный хаос, неразбериху и анархию. Нет такой власти, которая охватывала бы всю страну. Границы (разных правительств) движутся вперед и назад. В какой-то день большая территория управляется одной властью, а уже на следующий — другой. Это — как извержение вулкана» 2. Не один только Ллойд Джордж — никто в Европе не знал, как поступить с Россией.

События в России стали стремительно выходить из-под контроля Союзников по Антанте вскоре после Октябрьского переворота 1917 года и захвата власти в Петрограде большевиками. С империей Романовых все было понятно. Ее связывали с союзниками различные договоры и взаимные обязательства. Царская Россия считалась надежным партнером. Европейцы хоть и недолюбливали самодержавие, но давно привыкли к нему и научились иметь с ним дело. Отречение царя и образование в России республики было восторженно встречено в либеральных кругах Европы и Америки, хотя положение на Восточном фронте сразу стало вызывать опасения. Некоторые историки посчитали даже, что при Временном правительстве Союзники перестали рассматривать Россию как великую державу 3. Возможно, в этом есть преувеличение, но новая власть оказалась неспособной взять армию под свой контроль. Революционная агитация в войсках привела к ослаблению русской армии и утрате многими ее частями боевого духа и элементарной дисциплины. Однако Временное правительство, по крайней мере, подтвердило все обязательства предыдущей власти. Главной задачей союзников по Антанте в эти месяцы стало сохранение участия России в войне. Пусть неполноценного, не слишком боеспособного, но участия. Восточный фронт должен был просто существовать, чтобы удерживать значительную часть германской и австро-венгерской армий.

Новые российские политики были мало известны на Западе. В Лондоне и Париже и до Февральской революции не всегда представляли, что происходит в России. Теперь же, после падения самодержавия, растерянность в европейских столицах усилилась. Западные политики, приезжавшие в Петроград для того, чтобы составить личное впечатление о происходившем, попадали под обаяние русской революции и часто, как например, французский министр вооружений Альбер Тома, окончательно теряли ориентиры. В этом не было ничего удивительного. Даже многоопытные послы держав Антанты, Бьюкенен и Палеолог, проработавшие в России не один год, по-разному оценивали ситуацию и делали ставки на разные силы. Палеолог поддерживал нового российского министра иностранных дел, кадета П.Н. Милюкова, тогда как Бьюкенен предпочитал работать с очень популярным в те дни социалистом и политическим демагогом А. Ф. Керенским, министром юстиции в первом составе Временного правительства, а также с лидерами Петроградского совета. Ход дальнейших событий показал ошибочность позиции английского посла. Вообще Бьюкенену часто и совершенно безосновательно приписывают магическое влияние на ход событий российской истории, представляя его чуть ли не «главным скрытым двигателем русской революции, который привел ее в движение» 4. Судя по тому, как часто и подробно оправдывался сам Бьюкенен, такая «версия» нравилась прежде всего ему самому. Человеку серому и нерешительному, ему, должно быть, льстило такое возвеличивание его более чем скромных способностей.

Впрочем, западных дипломатов можно было понять. Вместо искушенных царских чиновников им приходилось теперь общаться преимущественно с разношерстной публикой из распущенной Государственной думы. Политические самоназначенцы, привыкшие к безответственным витийствованиям с трибуны Таврического дворца, плохо представляли себе, как управлять свалившимся на них огромным государством, которое к тому же вело не на жизнь, а на смерть нескончаемую и всем надоевшую войну. Даже Милюков, считавший себя в правительстве «единственным министром, которому не пришлось учиться на лету и который сел на свое кресло в министерском кабинете на Дворцовой площади