Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

как полный хозяин своего дела» 5, был очень далек от привычного образа министра. Он по нескольку раз в день посещал заседания правительства, где участвовал в политических баталиях отнюдь не только на темы внешней политики, ежедневно заезжал в редакцию близкой ему «Речи», чтобы «сговориться о проведении нашей точки зрения». То есть фактически совмещал роли руководителя дипломатической службы и действующего политика, что было немыслимо для царских министров. Времени руководить российской дипломатией у него попросту не было, и посольство в Лондоне, например, не получило от Милюкова ни одного письма 6.

Послы союзных держав ежедневно обивали пороги российского министерства, рассчитывая узнать последние новости и услышать обнадеживающие заявления. Они их слышали, но исходили эти заявления от человека, никак не контролировавшего ситуацию. Сменивший Милюкова тридцатиоднолетний М. И. Терещенко, крупный наследственный промышленник, землевладелец и меценат, еще меньше подходил для занимаемой им должности. Будучи человеком образованным и широких либеральных взглядов, Терещенко слабо разбирался в хитросплетениях внешней политики и быстро попал под влияние собственного аппарата и послов Антанты. Терещенко поддерживал «войну до победного конца», но, в отличие от своего предшественника, предпочитал добавлять к этой формулировке ставшую популярной после циммервальдской конференции социалистов 1915 года фразу о «мире без аннексий и контрибуций». Запутавшемуся российскому обывателю становилось совсем непонятно, за что же тогда воевать?

Положение усугублялось проблемами, возникавшими у русской дипломатической службы за рубежом. Все началось еще в 1916 году, когда распалась успешно работавшая многие годы связка министра Сазонова с послами в Лондоне и Париже — А. К. Бенкендорфом и А. П. Извольским. В июле Николай II отправил в отставку Сазонова, назначив вместо него протеже императрицы Б. В. Штюрмера, который уже был к тому времени главой правительства. Недолгое руководство Штюрмера, почему-то считавшего Министерство иностранных дел «легким», Сазонов называл «анекдотическим» 7. Штюрмер действительно ничего не понимал в дипломатии, да к тому же считался германофилом. Это, конечно, не могло не сказаться на отношении к нему как Союзников, так и ведущих российских послов. Бьюкенен и Палеолог решили даже, что неожиданное появление Штюрмера на Певческом мосту «есть неизбежная прелюдия к выходу России из войны» 8. Российский посланник в Швеции А. В. Неклюдов назвал назначение Штюрмера «ударом, пришедшимся по самому союзу (Антанте. — И. Т)» 9. «Это — безумие», — так кратко прокомментировал выбор царя Бенкендорф 10. Посол даже жаловался П.Н. Милюкову, посетившему его в августе 1916 года, что после назначения Штюрмера министром англичане перестали доверять Бенкендорфу секретную информацию из-за боязни ее утечки противнику 11.

Напряжение военного времени и отсутствие успехов на фронтах сказались и на самом Александре Константиновиче. В конце года Бенкендорф умудрился поссориться со своим старым товарищем, французским послом в Лондоне Полем Камбоном, безосновательно обвинив последнего в том, что именно Франция хотела войны 12. Спустя несколько недель после этого Бенкендорф подхватил «испанку» и через пять дней, 29 декабря 1916 года умер. В Лондоне по поводу кончины многолетнего российского посла горевали гораздо больше, чем в Петрограде. В знак признания его заслуг англичане даже похоронили Бенкендорфа в крипте Вестминстерского собора. Мало кто из иностранцев удостаивался такой чести. Российское посольство в Лондоне временно принял советник К.Д. Набоков, переведенный в английскую столицу в 1915 году из Калькутты, где он служил генеральным консулом. В январе 1917 года Николай II назначил новым послом в Англии С. Д. Сазонова, и многие ожидали, что тот восстановит пошатнувшееся доверие в российско-английских отношениях, но бывший министр так и не успел вручить верительные грамоты королю Георгу V ни до Февральской революции, ни в мае, когда Временное правительство предприняло еще одну попытку отправить его в Лондон, и назначение не состоялось. Все тяготы и волнения смутного революционного лихолетья в полной мере достались Набокову, приходившемуся, кстати, дядей знаменитому русскому писателю.

В свою очередь, российский посол во Франции Извольский в августе 1916 года окончательно разругался со своим английским коллегой Френсисом Берти. Их отношения не сложились с первого знакомства в 1906 году, когда только что назначенный министром иностранных дел России Извольский посетил английское посольство в Париже, и продолжали ухудшаться все последующие годы. Теперь они дошли до крайности — два посла союзных держав перестали лично общаться, и все контакты между посольствами осуществлялись на уровне советников. В обстановке тотальной шпиономании, которая сложилась во Франции, местные газеты пробовали в конце 1916 года инспирировать кампанию против Извольского, обвиняя его в сочувствии Германии, что было, конечно, полной глупостью. В конце концов Извольскому все это надоело. После Февральской революции он фактически самоустранился от работы в посольстве и ждал замены. Сам он не подавал в отставку, главным образом по финансовым соображениям. В мае 1917 года Извольский был отправлен в отставку, и посольство принял советник М.М. Севастопуло, который и так руководил его деятельностью несколько последних месяцев. Каким бы опытным дипломатом ни был Севастопуло, отсутствие в Париже (как и в Лондоне) российского посла сильно понижало уровень дипломатического общения, часто сводя его к простым формальностям. Что же касается Извольского, то летом он перебрался в Биарриц, где замкнуто проживал с женой и дочерью. Извольский был талантливым и крайне амбициозным человеком. Унижение, испытанное им во время боснийского кризиса в 1909 году, надломило его и сделало заклятым врагом Германии и Австро-Венгрии. У Извольского практически не было друзей. В отставке он жил обособленно, изредка общаясь лишь с поселившимся неподалеку отставным послом в Испании И. А. Кудашевым, который приходился Извольскому свояком. Встретив как-то в Биаррице российского поверенного в Испании Ю. Я. Соловьева, Извольский мрачно заявил ему, что «все там будем» 13. Через два года его не стало. На похоронах Извольского выяснилось, что в конце жизни он стал лютеранином 14.

Начавшийся вслед за назначением Штюрмера министром иностранных дел разлад в российской дипломатической службе лишь усилился после Февральской революции. Россия фактически перестала проводить какую-нибудь внятную внешнюю политику. Министерство иностранных дел большей частью бездействовало, а если и решалось на какие-то шаги, то могло под влиянием внутренней «целесообразности» тут же отыграть назад. Заявления Милюкова могли быть сразу же опровергнуты Керенским. Да и собственную оценку Александр Федорович мог кардинально «скорректировать». В такой ситуации союзникам России оставалось лишь гадать, в какую сторону она может двинуться. Большую путаницу в умы Союзников и работу российских дипломатов вносило установившееся в России двоевластие Временного правительства и Петроградского совета. Деятели последнего развернули за рубежом бурную активность. Представители Совета приезжали в Англию, Францию и другие страны, где пытались