Zа право жить - Коллектив авторов

– Нас тоже военные сюда направили, – послышалось со всех сторон, – и нас, и нас…

– А нас прямо от Амстора, что на выезде из города стоит, сюда привезли, мы собирались в Мелекино уехать на дачу. Мол, езжайте в театр, это специально оборудованное укрытие, – сообщил лысый мужичок, окруженный детьми и женщинами. – Вы не знаете, когда воду и еду будут раздавать? – спросил он у Кузьмича.

– А что, обещали? – удивился тот. – Мы только что пришли и еще ничего не знаем.

Потом, повернувшись к Соне, предложил:

– Пойдем, девочка, наверх, там, наверное, светлее.

Передвигаясь между сидящими на лестнице людьми, Соня с Кузьмичом поднялись в холл второго этажа. Народу здесь было меньше, но и заметно прохладнее. Помещение выстуживали огромные, во всю стену, окна. Народ сидел на стульях, вынесенных из бара, и прямо на полу. Он, в отличие от каменного пола нижнего фойе, был паркетным, что давало возможность не только сесть, но и полежать на нем. Оглядев помещение, Кузьмич повел Соню к правой стене, где заметил свободное место.

– Соня, стой тут, а я сейчас приду, никого на это место не пускай, поняла?

– Да, – ответила Соня и села на пол, вытянув вдоль стены свои длинные ноги.

Через некоторое время пришел Кузьмич, неся с собой два потрепанных театральных кресла.

– Вот, раздобыл, садись…

– А где вы их взяли? – поинтересовалась Соня.

– Места надо знать, моя контора здесь не так давно ремонтировала систему вентиляции, я тут все закутки знаю. Походил и нашел. Теперь надо передохнуть.

Народ, наполнявший фойе, обреченно молчал; видимо, люди сидели здесь не одни сутки и потеряли всякую надежду когда-то выбраться из театра. Через некоторое время в арке фойе появилась любопытная фигура, совершенно не сочетавшаяся ни с публикой, собравшейся в театре, ни с жителями Мариуполя. Это был мужчина за шестьдесят в добротном драповом полупальто с воротником, отороченным черной стриженой норкой, заметно отличающейся от синтетических курток, которые носило большинство мужского населения города. Из норки была и кепка, но особенно привлекали к нему внимание дымчатые очки в золотой оправе. Очки венчали холеное, не по-зимнему загорелое лицо гражданина, который обводил собравшихся высокомерным взглядом темных глаз, всем своим видом стараясь показать, что он-то попал в их компанию совершенно случайно, и сейчас его переведут в другое, более достойное помещение. Однако, немного потоптавшись на месте, он все же решил ускорить этот процесс и, подойдя к сидящему рядом Кузьмичу, спросил:

– Скажите, а где здесь составляют списки на эвакуацию иностранных граждан?

В ответ Кузьмич, который до этого пристально разглядывал пришельца, обрадованно спросил:

– Зильбер, ты?

– Я! – воскликнул тот. – Мы что, знакомы?

– Конечно, мы же с тобой в одном институте учились, только я на металлургическом факультете, а ты – на сварочном.

– Извините, не припомню. А мы как-то еще пересекались? – спросил мужчина, явно не узнавая Кузьмича.

– Конечно, ты у меня даже в доме был. Первое мая справляли на втором курсе.

– Удивительно, но не помню, – развел руками пришелец. – Подскажите: как вас зовут?

– Конечно, как тебе меня запомнить, ведь это не я у тебя Люську увел, а ты у меня. Ну да хрен с ней, стерва она потом оказалась. Давай, держи пять, – протянул Кузьмич руку для знакомства. – Курдюмов Константин Кузьмич, три «К», а ты вроде как Борис Зильберберг, правильно? – растянул он в улыбке свои пухлые губы.

– Точно, Борис Григорьевич, – обрадованно улыбнулся мужчина однокашнику, отчего его симпатичное лицо стало еще более привлекательным.

– А где ты пятьдесят лет скрывался? Я тебя после института ни разу не видел. Как тут очутился в такое страшное время, если иностранец?

– Судьба занесла проездом, был в командировке по бизнесу в Запорожье, хотел к другу в Мариуполь заехать, денег дать на операцию, но не успел. Звоню – а он умер. Говорил ему: езжай в Киев, а он остался в Мариуполе, и ваши коновалы его зарезали, умер 22 февраля. Я сел в такси и рванул из Запорожья на похороны, а тут война, застрял, никак не могу выехать.

– А где сидел все это время?

– У друзей был свой дом на Черемушках с подземным этажом со всеми удобствами, там и жил. На девятый день после похорон прилетел снаряд прямо к хозяевам в комнату на первый этаж, где они находились. Я был в подвале, у меня ни царапины, а их похоронили прямо в саду. За десять дней двух друзей потерял. Побыл у других знакомых еще несколько дней, все пытался выехать в сторону Бердянска, чтобы оттуда на Запорожье рвануть, но не получилось. Их дети меня сюда отправили, мол, тут сборный пункт для эвакуации, и иностранцев будут вывозить в первую очередь. Не знаешь, когда будут эвакуировать? Мне бы до Запорожья добраться, а там на Стамбул – и домой.

– Это куда? – спросил Кузьмич.

– Я уже двадцать лет в Америке живу, в Майями, – ответил Зильберберг с оттенком некоторого превосходства.

– Вот, Сонечка, посмотрите на этого баловня судьбы, – сказал Кузьмич, оборачиваясь к Соне, – в былые годы его бабы баловали, в компанию приглашать было опасно: кудрявый, глазастый, речистый, всех девок уводил, а теперь по заграницам зажигает, дом у него, видите ли, там.

– Еще трое детей и шестеро внуков, – дополнил Борис, – мне надо к ним.

– А жен сколько? – поинтересовался Кузьмич.

– Две: одна – красивая, а другая – умная, отвечу сразу, чтобы не спрашивал, какие. Слушай, Константин, а ведь я тебя вспомнил! Ты и раньше был таким любопытным и носил белые брюки нам всем на зависть.

– Ну, слава Богу, вспомнил! Всего-то пятьдесят лет прошло. Были белые брюки, сам шил.

– Что, портным работаешь?

– Нет, я строитель-монтажник, долгое время был главным инженером треста «Строймонтаж», пока пандемия эта клятая не скосила нашу контору. Я весь СНГ объездил с этой фирмой.

– Восстановится твоя фирма: строители будут ой как нужны, война-то не шуточная затевается, слышишь, как стреляют? – заверил однокашника Зильбер.

В последний час стрельба в городе только усилилась, и после каждого выстрела стекла огромных окон в фойе дребезжали, рискуя рухнуть.

– По-моему, нам тут опасно оставаться, надо другое место искать. Подожди немного, я сейчас, – сказал Кузьмич и ушел.

Через некоторое время