Технология лжи. Нацистская антипартизанская пропаганда на оккупированных территориях СССР. 1941–1944 гг. - Иван Иванович Ковтун

Самый известный случай, когда убитое местное население выдавалось за партизан, относится к операции «Коттбус». Уже во время боев немецкие пропагандисты указали на бессмысленность какой-либо агитационной работы в районах, где сжигались населенные пункты[1171]. Генеральный комиссар В. Кубе отправил 5 июля 1943 г. на имя рейхсминистра А. Розенберга доклад о результатах операции «Коттбус», в котором критически отозвался о действиях войск СС. Кубе отмечал: «Если потери противника убитыми составляют 4500 человек, а трофеев взято 492 винтовки, то ясно, что в число уничтоженного противника включено большое количество местных крестьян»[1172].

Рейхскомиссар «Остланда» Г. Лозе и вовсе сравнил операцию «Коттбус» с убийством органами НКВД польских офицеров в Катыни. Нацистский чиновник считал, что нужно сделать все возможное, чтобы об этой операции узнало как можно меньше людей, так как пропагандистский эффект от нее был крайне негативный[1173].

Об аналогичной картине, но уже в рамках операции «Зайдлиц» (25 июня – 27 июля 1943 г.), сообщал в письме своему брату бригадефюрер СС Эберхард Герф – начальник оперативного отдела в штабе командующего соединениями по борьбе с бандами. Герф, указывая на манипуляции с цифрами, подчеркивал: «Убивали всех, чтобы увеличить потери противника и, таким образом, показать наши “героические поступки”… Мертвых можно было взять откуда угодно, но в таком случае нельзя было установить, кто из них был командиром, а кто рядовым»[1174].

Поскольку искажение данных о потерях «народных мстителей» происходило часто, то важно понять, что лежало в основе таких действий. Историк Л. Клинкхаммер, говоря о фактах сильно преувеличенных потерь, считает, что подобная практика должна была скрыть бессилие и неспособность германских властей справиться с партизанским движением[1175]. По словам Й. Хюртера, с ростом партизанского движения увеличились и его потери, так как возросло количество боев и столкновений. Однако, как и прежде, замечает исследователь, «основную тяжесть в этой грязной войне» несло население, которое намного чаще, чем партизаны, попадало под каток германской военной машины[1176].

Нацисты относили сожжение населенных пунктов к весьма действенным средствам убеждения. Противник, как замечает историк М. Дин, пытался через эти акции привить населению «уважение к новой власти»[1177].

Бывшие брянские партизаны И.П. Чуприк-Малиновский и М.Д. Кусачев упоминают эпизоды расправ во время операций «Помощь соседу» I и II (май – июнь 1943 г.). По их словам, тела людей, расстрелянных и брошенных со связанными руками, ногами в муравейники, попадались на всех дорогах, тропах и просеках. В реке Ипуть, недалеко от поселка Подлузский, были обнаружены десятки плавающих трупов. Как позже выяснилось, захваченных в лесу лиц каратели загоняли в воду и расстреливали из автоматов и пулеметов. Все эти жертвы были представлены в оккупационной прессе как убитые партизаны[1178].

Итак, при обеспечении и сопровождении антипартизанских операций нацистские органы пропаганды старались использовать все известные им способы психологического воздействия на партизан, начиная от распространения листовок и заканчивая работой с перебежчиками в лагерях для эвакуированного населения. В отдельных случаях, когда это было нужно для пропаганды, противник не видел ничего ужасного, если он признается в тех или иных актах насилия. Вместе с тем очень часто враг пытался свалить вину за совершенные преступления либо на само население, либо объяснить свои действия «ответными мерами», либо просто отрицал какое-либо участие в злодеяниях. Противник применял разные приемы, исходя из ситуации, однако достигнутые им результаты оказались не такими внушительными, как хотелось пропагандистам врага.

Заключение

Антипартизанская пропаганда являлась одним из важных направлений деятельности нацистских медийных органов на временно оккупированных территориях СССР. Внимание к этому вопросу проявилось уже в первые месяцы войны на Востоке и в последующем только усиливалось. Несмотря на богатый опыт проведения психологических операций, немцы поначалу не имели достаточно четкого представления, как строить работу в отношении советских партизан и населения. Только после зимы 1941–1942 гг. появились более-менее ясные представления о том, какой тактики необходимо придерживаться, создавая нужный информационный контент.

Значительную роль в определении стратегии антипартизанской пропаганды сыграл командующий охранными войсками группы армий «Центр», генерал от инфантерии Макс фон Шенкендорф. На основании его предложений отделом пропаганды ОКВ были разработаны инструкции, позволившие урегулировать деятельность немецких пропагандистов. В дальнейшем значительную роль стали играть органы пропаганды рейхсфюрера СС, а также соответствующие специалисты из аппарата Розенберга и министерства Геббельса. Итак, к информационной борьбе с партизанами были подключены все пропагандистские инстанции противника.

Для ведения антипартизанской пропаганды немцы использовали современный на тот момент арсенал средств информационно-психологического воздействия. С целью дискредитации и разложения участников сопротивления нацисты применяли листовки, объявления, газеты, брошюры, плакаты, устную пропаганду, радио и кинематограф. Однако эти инструменты, в силу разных условий и обстоятельств, далеко не всегда оказывались действенными. В захваченных областях, где существовали большие партизанские анклавы, немецкая пропаганда фактически отсутствовала. Почти такая же ситуация наблюдалась в деревнях и селах, удаленных от региональных центров, куда газеты и листовки доставлялись с опозданием. В ряде случаев оккупанты сами не занимались распространением пропагандистской продукции, из-за чего подготовленный материал скапливался на складах при полевых и местных комендатурах.

В работе с населением пропагандисты противника сумели добиться тактических успехов. Этому способствовали мощная агитация, культурные мероприятия, публичные акции с раздачей продовольствия и выделением земельных участков. Тем не менее полностью изолировать жителей от партизанского движения не получилось. Карательные меры подрывали всякое доверие к «новому порядку». Даже там, где нацисты добились лояльности граждан, все равно не удавалось избегать кровавых эксцессов. В целом попытки оккупантов внести раскол между партизанами и населением, снизить активное и пассивное сопротивление гражданских лиц потерпели неудачу.

Пропаганда службы в «добровольческих» формированиях, в отрядах полиции и самообороны не дала противнику устойчивых результатов. Боевая мифология коллаборационистских соединений и частей была ярко представлена в оккупационной прессе, но она крайне неоднозначно воспринималась гражданским населением. Участившиеся с определенного времени переходы коллаборационистов на советскую сторону заметно снизили уровень немецкого доверия к своим пособникам. Несмотря на массированную антипартизанскую пропаганду внутри восточных батальонов, процент перебежчиков среди бойцов и командиров постоянно возрастал. Не случайно германское командование решило передислоцировать многочисленные коллаборационистские формирования с Восточного на Западный фронт.

Основные пропагандистские усилия противник сосредоточил на том, чтобы разложить силы «народных мстителей». Повышенное внимание враг уделял дискредитации партизанского движения и его руководства, пропаганде плена и распространению слухов, очерняющих советских патриотов и большевистскую идеологию в целом. Весьма действенным оказался прием, когда выгодная немцам информация доводилась через партизанских командиров, попавших в плен.

Наиболее интенсивно противник вел пропаганду в период крупных антипартизанских операций. К боевым группам вермахта,