Бабье лето медвежатника - Енэ Рейтэ

Почему, спрашивается, так поступил Штербинский? Да потому, что ненавидел этот город, унизивший, раздавивший его дочь и загубивший ее счастье. В этом городе все расхаживали с револьверами, грубо обходились с ним, а он и пикнуть не смел. А когда Штербинский пропил деньги за билеты на благотворительное представление, его сначала порывались линчевать, но затем смилостивились и решили упечь за решетку. Он избежал горькой участи лишь благодаря самоотверженности дочери: та вышла замуж за своего поклонника, который компенсировал растрату. Однако клеймо презрения так и осталось на старом лакее.

В тот незабываемый день, двенадцать лет назад, Штербинскому подвернулся шанс расквитаться с обидчиками. Подслушав разговор, он узнал о ссоре Вальтера и Паоло и о роковых последствиях дуэли. После ухода Хильдегард, когда доктор сказал старшему Вальтеру, что вызван к пациенту – не называя его – и потому не может присоединиться к заговорщикам, Штербинский решил отправиться вместо него. Его актерская фантазия разыгралась. В его поступках не было места материальной заинтересованности, ведь оказалось, что на его банковском счету лежит крупная сумма денег. Он жаждал не денег, а власти, тайной власти над людьми, над всем городом. Воспользовавшись слухом о неприкаянной душе Прентина, он придумал рассылать от его имени письменные приказы, которые надлежало неукоснительно выполнять. Первым делом «Прентин» запретил пускать в ход револьверы.

Человек от природы недалекий, Штербинский сознавал собственную ограниченность и вынужден был посвятить в свой замысел Бернса, а уж тот не замедлил воспользоваться открывшимися перспективами. Сообщники не знали, где находится досье, но подозревали, что Паоло где-то его спрятал. Впрочем, Паоло мертв, а стало быть, и концов не найти. Штербинский и Бернс всполошились, когда в городе вдруг объявился Вальтер. Этому многое известно, да и о роли Бернса он, судя по всему, догадывается. Не иначе как вознамерился отомстить за подлог: ведь Вальтер изобрел чудодейственное средство от выпадения волос, а в аптеке туда подмешали какую-то гадость. К этому приложили руки и Хильдегард, ревновавшая Вальтера к его многочисленным пассиям, и Бернс, ненавидевший бывшего дружка.

Бернс поддерживал добрые отношения с Паоло. Пишущая машинка так и осталась на чердаке у Бернса, где они со Штербинским сочиняли приказы от имени Прентина, перепечатывали их и рассылали горожанам. После шутки с «молчащими револьверами» они придумали новую забаву: натравить на филиппонцев сбрендивших братьев Кёдлингеров и втихомолку потешаться, наблюдая, как те гребут себе что поценнее.

Все эти и другие подробности всплывают лишь теперь, когда досточтимые граждане Равиана и Филиппона на радостях пируют вместе, в большом зале ратуши.

Во главе стола сидит Пенкрофт, он же Вальтер.

– Чтобы облегчить душу, открою загадку Кёдлингеров, – говорит Вуперин. – Вандрамас вообразил, будто бы братьям известно, где находится досье. Схватил их, скрытно доставил в Равиан и там, в подвале заброшенного дома, долго выпытывал у них тайну. Однако усердствовал он напрасно: местонахождение досье Кёдлингерам было неизвестно, а от допросов с пристрастием оба повредились в уме. Правда, братья и прежде страдали тяжелой наследственностью и пристрастием к спиртному. Бернс же вел двурушническую политику: меня заверял, что целиком и полностью на моей стороне и выдает Равиану все секреты филиппонцев, а сам, как мы теперь знаем, действовал заодно с Прентином. По-моему, Бернс каким-то образом пронюхал про историю братьев Кёдлингер, и в надежде что-нибудь выведать у них по-хорошему поселил их в Филиппоне. А пока что от имени Прентина обязал филиппонцев выполнять все прихоти «редакторов». Те и рады стараться: собрали у себя в хижине уйму сокровищ – фарфор, персидские ковры и целую коллекцию ценнейших картин.

– За что вы должны быть им благодарны, – вмешался Пенкрофт. – А безмозглому Бернсу хоть бейся головой об стенку.