Власть и прогресс - Саймон Джонсон

в Англии, обогатив и усилив купцов, занятых внешней торговлей, и их союзников внутри страны. Лондон и другие портовые города стали мощным источником политической поддержки для всех, кто готов был противостоять высоким налогам и произволу королей. Об интересах купечества и внешней торговли все громче и все чаще говорили в политических кругах; в век политических и социальных потрясений это стало серьезным фактором.

В начале XVII века Иаков Первый объявил себя наследником «божественного права королей», продемонстрировав взгляд на общество, характерный и для норманнских монархов, и для египетских фараонов. Король, представляющий Бога на земле, призван править так же, как глава семьи управляет семьей, а общество должно его почитать и повиноваться так же, как повинуются отцу благовоспитанные дети. Такое высокомерие и соответствующие действия Иакова и его сына Карла Первого не пришлись по вкусу ни сельским землевладельцам, ни городским купцам – и это привело к английской Гражданской войне 1642–1651 годов.

Смысл и последствия Гражданской войны едва ли до конца понимали сами ее участники. Однако были моменты, когда становилось ясно: с английским обществом происходит нечто поистине эпохальное. Масштаб политических и социальных преобразований особенно очевиден в идеях, которые высказывала группа радикалов, называющих себя «левеллерами» [ «уравнителями» – прим. пер.].

Левеллеры, социальное протестное движение, в первые годы Гражданской войны были представлены в парламентской «армии нового образца». Основными их требованиями были политические права для всех («один человек – один голос»), а также то, что мы сейчас назвали бы правами человека в широком смысле. Требования левеллеров были гласно высказаны на так называемых дебатах в Путни в октябре – ноябре 1647 года, где они схлестнулись с армейским командованием. Один из самых известных левеллеров полковник Томас Рейнсборо так формулировал их основную идею:

«Ибо поистине я полагаю, что и беднейший человек в Англии обладает такой же жизнью, как и величайший; а также, сэр, считаю совершенно ясным, что, раз уж не могут люди жить без правительства, подчиняться ему обязывает нас не что иное, как собственная совесть; и потому полагаю, что беднейший человек в Англии, строго говоря, вовсе не обязан подчиняться правительству, за которое не может отдать свой голос».

Так Рейнсборо пришел к идее всеобщего избирательного права:

«Я не нахожу в Законе Божьем, чтобы лорд мог избирать двадцать членов парламента, дворянин всего двоих, а бедняк ни одного. Не нахожу такого ни в законе природы, ни в законах наций. Нахожу, однако, что все англичане должны подчиняться законам Англии; и поистине верю: всякий согласится со мной в том, что основание всякого закона – в народе; а если основание закона в народе, то необходимо дать народу право голоса».

Армейские вожди, в том числе Оливер Кромвель и следующий командующий, лорд Фэрфакс, ожесточенно с этим спорили. На их взгляд, политическая власть должна была оставаться в руках владельцев земли и собственности. После нескольких раундов жарких дебатов левеллеры проиграли, и их идеи на время ушли со сцены.

Гражданская война окончилась победой парламентариев; за ней последовала Английская республика, продержавшаяся до 1660 года. Задним числом, глядя на последующие 30 лет, мы видим в них непрерывную борьбу за установление пределов королевской власти – и соперничество между разными социальными группами, стремившимися заполнить образовавшийся вакуум.

Кульминацией этого стала Славная революция 1688 года. Пусть слово «революция» нас не обманывает; с Великой Французской революцией 1789 года эта не имела ничего общего. Не было ни перераспределения собственности, ни провозглашения всеобщих прав вроде тех, какие проповедовали левеллеры, ни резких перемен в управлении страной. Вот самый важный ее итог: люди, пришедшие к власти, решили, что центральным организующим принципом политической жизни отныне станет сохранение собственности и защита прав собственников.

Эти социальные процессы не только имеют принципиальное значение для понимания того, каким образом в английском и затем британском обществе начались стремительные изменения, но и объясняют некоторые их важнейшие черты.

Так мы приходим к ответам на некоторые вопросы, поставленные ранее. Важнейшим элементом британской индустриальной революции стала предприимчивость и изобретательность целого нового слоя людей. Выходцы из достаточно скромных семей, они обладали и практическими навыками, и честолюбием, необходимым для того, чтобы стать изобретателями.

В принципе что-то изобретать могли и феодальные лорды или другие высокопоставленные лица; но такое случалось крайне редко. Лорд мог бы приказать что-то изобрести своим крестьянам – но и это маловероятно. Заняться инновациями могли бы настоятели, используя ресурсы своих монастырей; такое в средневековые времена бывало, но не слишком часто. Таким образом, ключевой причиной инноваций стало появление новой активной группы людей. Важнее всего, что у этих людей были и ресурсы, и желание подниматься по социальной лестнице, сколачивая состояние, – и общество им это позволяло. Именно закат феодального общества в Британии дал им возможность мечтать и воплощать свои мечты в жизнь.

В других частях Западной Европы феодализм тоже вошел в период упадка, хоть и не подвергался таким же испытаниям, как в Британии. Крестьянские восстания и новые философские идеи распространялись и во Франции, и в Германии, и в Швеции. Однако это не меняло базис власти так, как изменила его в Англии Гражданская война и Славная революция, и социальные и экономические изменения нигде не достигали такого масштаба, как в британском обществе.

Это объяснение дает нам также верную точку зрения на Китай. Хотя в Китае были и научные прорывы, и некоторые иные предпосылки для индустриализации, в нем не было институциональной структуры, поощряющей «новых людей» изобретать, экспериментировать, подвергать сомнению устоявшиеся способны организации производства и существующие иерархии. В этом отношении Китай не был исключением – такой же оставалась большая часть мира. Горстка научных идей, развивавшихся где-то на краю этого организованного общества, не была для него угрозой и никем не воспринималась как угроза. Более того, инновации могли иметь военное значение, как порох, или помогать вычислять точные даты религиозных праздников, как астрономические открытия. Но они определенно не могли стать базисом индустриальной революции.

Произошедшая в Британии социальная революция не изменила полностью существующую социальную иерархию. Это была революция внутри системы: ее амбиции сосредоточились на утверждении прав собственности, ее основной мыслью стало то, что людей, сколотивших состояние, следует принимать всерьез.

Кто хочет подняться по социальной лестнице, тому необходимо разбогатеть. И наоборот: стоит разбогатеть – и перед тобой откроются все двери. А богатство в стремительно меняющейся британской экономике XVIII века уже не было привязано к владению землей. Можно было нажить деньги торговлей или созданием мануфактур – а за деньгами следовал и социальный статус. В таком относительно гибком обществе для многих честолюбцев скромного происхождения вполне естественным было желание встроиться