Власть и прогресс - Саймон Джонсон

«Иногда приходится толкать вагонетку головой, и после этого голова так болит, что к ней и не притронешься. У меня часто бывают головные боли, простуда, кашель, болит горло. Я не могу читать, хотя знаю буквы».

Родители прекрасно понимали, чем занимаются их дети, но отправляли их в шахты, поскольку семье требовались деньги, а другие возможные источники заработка были еще менее привлекательны. Миссис Дэй объясняла: «У меня в шахте две девочки, младшей восемь, старшей в мае будет девятнадцать. Если не в шахту, то куда им еще деваться? Только взять кружку и идти милостыню просить».

Наниматели тоже отвечали на вопросы с похвальной искренностью. Найм на шахты детей и их эксплуатация были вызваны исключительно заботой о прибыли. Вот что сообщил Генри Бриггс, совладелец шахты во Флоктоне:

«Мы не могли прорубить штреки, пригодные для лошадей или хотя бы для взрослых людей; при таких тонких угольных слоях это было бы неподъемно дорого. Если детям запретят работать на шахтах, лучшие Флоктонские пласты придется забросить: увеличивать высоту штреков нам будет невыгодно».

В средневековый период основным видом топлива было дерево, но уже в XVII веке его начал заменять каменный уголь. В сравнении с деревом уголь обладает большей энергетической плотностью: если сравнить равные по весу или по объему порции топлива, в угле окажется больше калорий. Кроме того, уголь легче перевозить на судах и баржах, что также снижает стоимость единицы термальной энергии.

К середине XVIII века угольные шахты начали уходить все глубже под землю. В конце XVII века их глубина составляла не более 50 метров, но после 1700 года появились шахты глубиной 100 метров, к 1765 году – в 200, а к 1820 году – в 300 метров. В них появились первые механизмы: для подъема угля на поверхность поначалу использовались водяные колеса и ветряные мельницы, после 1712 года появились паровые двигатели Ньюкамена, с помощью которых из шахт откачивали воду. Позднее в том же столетии в значительной части шахт, в том числе на северо-востоке Англии, появились рельсы и вагонетки на конской тяге. Более эффективный паровой мотор, разработанный Джеймсом Уаттом, был создан отчасти для того, чтобы предотвращать затопление глубоких шахт. А появление в начале XIX века первых железных дорог мотивировалось в большой степени необходимостью перевозить уголь.

К 1840-м годам угледобыча была одной из самых развитых и прибыльных отраслей английской индустрии. Шахты оснащались самым современным оборудованием. На добыче угля трудились более 200 000 человек; и 20–40 % наемных работников на каждой шахте составляли дети.

Наблюдатели из Королевской комиссии не питали иллюзий насчет жизни детей бедняков в целом. Так, в сельском хозяйстве дети уже с шести лет присматривали за скотиной и помогали взрослым в других задачах, особенно во время сбора урожая. Дети ремесленников также традиционно с юных лет помогали в работе родителям, например за прялкой.

Но дети, работающие глубоко под землей с раннего утра до вечера, полуголые, в немыслимо антисанитарных и опасных условиях, – это было нечто невиданное. И к середине 1850-х годов условия детского труда не показывали никаких признаков улучшения – напротив, они ухудшались, поскольку шахты становились все глубже.

Труд на угольных шахтах поражал воображение, однако не был чем-то таким уж необычным. Условия труда на текстильных и других фабриках, задокументированные во втором докладе, тоже оказались драконовскими. И страдали от них не только дети. Реальный доход рабочих почти (или совсем) не повышался, однако работали они теперь намного дольше и в намного более суровых условиях, чем до эпохи фабрик и заводов. Загрязнение и инфекционные заболевания в городах, где люди жили скученно и не хватало самой простой инфраструктуры, сокращали жизнь рабочих и увеличивали смертность населения.

Людям Викторианской эпохи становилось все очевиднее: хоть некоторым индустриализация и помогла разбогатеть, большинство рабочих теперь живут меньше, болеют чаще, страдают сильнее, чем в доиндустриальные времена. К 1840-м годам публицисты и политики со всех сторон политического спектра задавались вопросами: почему индустриализация ухудшила жизнь стольких людей и что можно с этим сделать? Возможно ли, поощряя рост промышленности, при этом более справедливо распределять приносимые ею блага?

Да, альтернативный путь существовал – и в этой главе мы увидим, как во второй половине XIX века Британия свернула на этот путь. Технологии, становящиеся злейшими врагами рабочих, – не какой-то неизбежный побочный эффект «прогресса», а всегда результат выбора. Чтобы это изменить, нужно сделать другой выбор.

Жизнь большинства населения улучшилась, когда технологические перемены создали для рабочих новые возможности, а платить им гроши стало уже невозможно. Это стало реальностью после того, как на заводах и фабриках сложились организации, способные противостоять хозяевам и богачам, и когда эти организации вышли на политическую арену. Эти перемены породили улучшения в общественном здравоохранении и в инфраструктуре, дали рабочим возможность вести коллективные переговоры с хозяевами, добиваясь улучшения условий труда и повышения зарплат, внесли свой вклад и в новое направление развития технологий. Но мы увидим также, что для людей по всему миру, особенно для жителей европейских колоний, не имевших политического представительства, индустриализация нередко приносила самые горькие плоды.

Работать больше, получать меньше

Теория «прицепного вагона» предполагает, что вместе со стремительным ростом технологий на ранней стадии индустриальной революции должны были вырасти и зарплаты. Но вместо этого реальные доходы большинства застыли на месте. Удлинялись часы работы, значительно ухудшались условия труда, из рабочих выжимали все соки – а зарплаты стояли как вкопанные или даже снижались.

Существуют исследования, детально реконструирующие стоимость провизии и других необходимых для жизни вещей, таких как жилье или топливо. Они показывают вполне ясную картину. В конце XVII века «минимальная потребительская корзина» большинства простых англичан немногим отличалась от того, что было доступно сельским жителям в Средневековье. Центральное место в рационе трудового человека занимало зерно, в виде как еды (хлеб), так и питья (эль). Для англичан этим зерном была пшеница, по большей части отечественная. В сезон урожая были доступны некоторые овощи; раз или два в неделю ели мясо. Схожие потребительские корзины можно воссоздать и для других европейских стран, и для Индии и Китая. Но дальше мы наблюдаем три своеобразные тенденции.

Во-первых, с 1650 по 1750 год мы видим в Англии медленное повышение реальных доходов, скорее всего, в результате роста производительности сельского хозяйства и расширения внешней торговли с Азией и Америкой, которая подняла доходы в Лондоне и портовых городах (Ливерпуле, Бристоле), а также, хоть и в довольно скромном масштабе, увеличила заработную плату по всей