Власть и прогресс - Саймон Джонсон

Индустриализация уничтожала рабочие места, источники заработка, а теперь отнимала и жизнь. Последующие десятилетия показали, что Байрон не преувеличивал. В сущности, он еще не вполне представлял себе масштабы этого зла.

К схожим выводам пришел после посещения Всемирной выставки в 1851 году в Лондоне известный американский журналист и издатель Хорас Грили. Он заключил, что причина резкого социального расслоения и массового недовольства середины XIX века – в том, что рабочих заменяет «машинерия» (в современной терминологии, автоматизация):

«Со всех сторон движется неустанный, стремительный, неостановимый поток изобретений. Там, где тридцать лет назад взмахивал серпом жнец, теперь работает машина, срезающая колосья в двадцать раз быстрее; человек управляет машиной три дня там, где раньше тяжко трудился три недели; работа совершается так же успешно, как прежде, и намного дешевле, но доля человека в этом труде прискорбно уменьшается. Строгальный станок, это чудо техники, выполняет работу двухсот человек – а скромную плату получают трое или четверо; швейная машина, недорого стоящая, легко и дешево работает за сорок швей – но, должно быть, ни одной швее на свете такую машину не купить».

В современных популярных дискуссиях термины «механизация» и «автоматизация» часто употребляются как синонимы, однако полезно их разделить. Слово «механизация» означает просто введение в производственный процесс каких-либо механизмов. Механизмы могут либо заменять рабочих (это автоматизация), либо повышать их предельную производительность. Примеры второго подхода – водяные и ветряные мельницы: они берут на себя некоторые задачи, прежде выполнявшиеся вручную, но одновременно повышают потребность в рабочей силе, чтобы обрабатывать и складировать увеличившийся выход зерна и шерсти; так, перенимая старые задачи рабочих-людей, машина в то же время создает новые.

Чистая автоматизация отличается тем, что не повышает вклад рабочих в выработку продукции, а следовательно, не создает дополнительных рабочих мест. По этой причине автоматизация обычно создает более острое неравенство в распределении дохода: несколько выигравших (владельцы станков) – и армия проигравших (рабочие, потерявшие работу). Вот почему чем больше автоматизации, тем слабее эффект «прицепного вагона».

Повсеместная автоматизация, особенно в текстильной промышленности, стала одной из причин того, что в конце XVIII – начале XIX веков «прицепной вагон» в британскую экономику так и не приехал, и заработная плата не поднялась, несмотря на активную механизацию.

В своем труде 1835 года «Философия мануфактур» Эндрю Юэр, ранний летописец британской фабричной системы, отмечал:

«В сущности, о разделении или, точнее, о приспособлении труда к различным человеческим талантам в фабричном деле думают очень мало. Напротив, везде, где рабочий процесс требует особо ловкой или твердой руки, при первой же возможности стараются заменить даровитого человека, подверженного всевозможным превратностям судьбы, специальной машиной, столь саморегулируемой, что надзирать за нею может даже ребенок».

Увы, ребенок, приставленный «надзирать за машиной», вовсе не был фигурой речи.

Сами луддиты, по-видимому, понимали не только то, какую угрозу представляют для них станки, но и то, что такое использование новых технологий стало результатом сознательного выбора. Один ткач из Глазго говорил так:

«Теоретики политической экономии придают больше значения совокупному накоплению богатства и власти, чем тому, как они распределяются, или воздействию этого на все общество. Фабрикант, обладающий капиталом, или изобретатель, создавший новую машину, думают только о том, как бы их употребить к своей выгоде и прибыли».

Правда, инновации в текстильной промышленности породили новые рабочие места в других секторах британской экономики, например в производстве станков и инструментов. Но на протяжении десятилетий этой дополнительной потребности в рабочих руках было недостаточно, чтобы начать поднимать зарплаты. Более того, никакая иная работа, какую могли найти квалифицированные ткачи, не соответствовала ни их навыкам, ни прежнему заработку. Луддиты были правы: ткацкие станки лишали их средств к существованию.

На этой стадии британские рабочие не были объединены в профсоюзы и не могли выдвигать требования. Хотя худшие из принудительных практик Средневековья уже отошли в прошлое, многие рабочие состояли в полупринудительных трудовых отношениях с фабрикантами. «Статут о рабочих» 1351 года был отменен только в 1863 году. «Статут о ремесленниках», принятый в 1562–1563 годах, также запрещавший работникам уходить от нанимателей до истечения оговоренного срока, продолжал действовать и использовался для преследования рабочих. Дважды, в 1823 и 1867 годах, парламент принимал пересмотренные редакции «Закона о хозяевах и слугах», запрещавшего разрыв контракта со стороны наемного служащего. С 1858 по 1867 год преследованию по этим законам подверглись 10 000 человек. Как правило, рабочего, на которого фабрикант подавал жалобу, арестовывали и отдавали под суд. Эти же законы, вплоть до их полной отмены в 1875 году, постоянно использовались против профсоюзных организаций.

Такие условия жизни рабочего класса полностью соответствовали видению сегментов общества, обладавших политической властью. Отношение богачей к беднякам – и его последствия – наглядно иллюстрирует работа Королевской комиссии по законам о бедных, которой в 1832 году было поручено реформировать законы, восходящие к елизаветинским временам.

Старые «законы о бедных» уже были суровы и безжалостны к людям, едва сводящим концы с концами. Но мыслители новой эпохи полагали, что они недостаточно мотивируют бедняков взять себя в руки и идти вкалывать. Поэтому комиссия предложила собрать воедино все меры помощи бедным и перенести их в систему работных домов, чтобы получатели помощи продолжали работать. Рекомендовалось также ввести более строгие критерии приема в работный дом, а сами дома для бедных сделать менее гостеприимными, чтобы люди предпочитали не получать помощь, а зарабатывать своим трудом.

Было и еще одно немаловажное соображение: удешевив содержание бедняков, сократить налоговое бремя для аристократии, помещиков и среднего класса. Возражений не последовало, и в 1834 году рекомендации комиссии, хоть и в слегка «разбавленной» версии, были приняты. Система работных домов стала тем, что один специалист назвал «тюрьмами, где наказывали за бедность».

В такой обстановке у рабочих было мало шансов добиться повышения заработной платы или участия в прибылях компании. Но долгий утомительный труд и застой в реальных доходах стали не единственным «побочным эффектом» ранней индустриализации. Технологии, служащие лишь высшим классам, серьезно ухудшили жизнь общества в целом.

«Врата ада на земле»

Индустриализация принесла с собой серьезнейшее загрязнение атмосферы, связанное прежде всего с масштабным сжиганием угля. Первоначальный бум текстильной промышленности обеспечивали водяные двигатели, однако к 1800 году повсюду начали стремительно распространяться паровые моторы, работающие на угле. Некоторые фабрики по-прежнему пользовались большими водяными мельницами, но устанавливать их можно было лишь там, где имелся достаточный поток воды. А паровые двигатели позволяли строить фабрики везде: поближе к портам, вблизи угольных шахт, там, где имелась рабочая сила или где