Власть и прогресс - Саймон Джонсон

Цифровые технологии универсальны – даже в большей степени, чем электричество, которое мы обсуждали в предыдущей главе; их можно применять различными способами и для самых разных целей. Разные решения в этой сфере, скорее всего, привели бы к выгодам и убыткам для разных сегментов населения. Многие ранние хакеры полагали, что компьютеры наделят рабочих властью и обогатят их труд, а вовсе не автоматизируют. В следующей главе мы увидим, что они не ошибались: несколько важных цифровых инструментов существенно дополняют человеческий труд. Однако, к сожалению, большая часть усилий в компьютерной индустрии была направлена именно на автоматизацию.

Более того: другие страны, имея доступ к тому же программному обеспечению и тем же видам робототехники, принимали совсем иные решения, чем их американские «коллеги». Например, немецким предприятиям все еще приходилось вести переговоры с профсоюзами и на заседаниях советов директоров объяснять свои решения представителям рабочих. Кроме того, они (что вполне понятно) не стремились избавляться от рабочих, прошедших в компании годы ученичества и овладевших широким кругом навыков. Поэтому они отказывались от прямолинейной автоматизации и вместо этого принимали технические и организационные решения, призванные увеличить предельную производительность уже обученных рабочих.

Таким образом, хотя автоматизация предприятий в Германии шла быстрее и число роботов на каждого индустриального рабочего вдвое превышало аналогичную цифру в США, компании предпринимали усилия, чтобы переучить своих рабочих и предложить им новые задачи, часто в техническом, офисном или контрольном секторе. Такое творческое использование талантов рабочих заметно и в том, как немецкие компании применяли на производстве компьютерные программы. В центре таких программ, как «Industry 4.0» или «Digital Factory», приобретших популярность в немецком производстве в 1990-х и 2000-х годах, стояло компьютерное проектирование и компьютерный контроль качества, позволявший хорошо обученным рабочим принимать участие в проектировании и проверке, например, работая на виртуальных прототипах или используя компьютерные методы для определения проблем. Эти усилия гарантировали повышение предельной производительности, несмотря на то что немецкая промышленность стремительно переходила на новых роботов и новые программы. И вот характерная закономерность: после введения роботов перемещение «синих воротничков» на новые технические задачи быстрее и успешнее происходило на тех предприятиях, где были сильны профсоюзы.

В послевоенную эпоху Германия вступила с серьезной нехваткой рабочих рук: значительная часть ее мужского населения погибла на войне. Эта проблема так и не решилась: падение рождаемости происходило в Германии быстрее, чем в остальной Европе, и к 1980-м годам в стране образовался острый недостаток трудоспособного населения. Недостаток квалифицированных рабочих заставлял США в XIX веке искать способы привлечь людей на заводы; в Германии аналогичная ситуация побудила фирмы искать пути наиболее эффективного использования уже имеющихся сотрудников. Для этого были разработаны программы «ученичества», длившиеся три-четыре года. Кроме того, по мере принятия автоматических технологий рабочие не уходили, а переучивались и перемещались на технические задачи.

Такие приоритеты и методы привели к тому, что с 2000 по 2018 год число рабочих, занятых в автомобильной промышленности Германии, выросло. Вместе с тем доля «белых воротничков» и лиц, выполняющих технические задачи – проектирование, конструирование, ремонт, – возросла в отрасли с 30 до 40 %. И это в то время, когда автопроизводители США, производительность которых следовала примерно той же траектории, что и у немецких коллег, сократили найм примерно на четверть и даже не пытались никого ничему научить!

Такой подход характерен не только для Германии. Японские фирмы, столкнувшись с нехваткой рабочей силы, начали внедрять роботов даже быстрее, чем на Западе. Но и они совмещали автоматизацию с созданием новых задач. Делая акцент на гибкость и высокое качество продукции, японские компании не автоматизировали все операции в цехах – вместо этого они создали целый ряд сложных и высокооплачиваемых заданий для наемных работников. Кроме того, не менее серьезно, чем в программы автоматизации, они вложились в программное обеспечение гибкого планирования, проектирования и управления цепью поставок. В результате за тот же временной период японские автопроизводители сократили намного меньше рабочих, чем американские.

В Финляндии, Норвегии и Швеции, где остаются важны переговоры и значительная часть рабочей силы на предприятиях по-прежнему участвует в коллективных соглашениях, корпорации продолжают делиться с рабочими прибылью, и автоматизация чаще всего сочетается с другими техническими новинками, приносящими пользу рабочим.

В 1950-х и 1960-х годах американские профсоюзы тоже могли бы, как и в Германии, возражать против избыточной автоматизации или требовать защиты интересов рабочих. Но в 1990-е годы рабочее движение США вошло ослабленным. Господствующее видение подчеркивало важность срезания расходов и приоритет полностью автоматизированных процессов; на американских рабочих смотрели уже не как на людей с определенными навыками, которые могут принести пользу, если вложить средства в их переобучение и соответствующие технологии, а как на помеху, от которой нужно избавиться. Выбрав автоматизацию и срезание расходов, владельцы предприятий создали порочный круг, ведь автоматизация снизила число рабочих, в том числе членов профсоюзов, – и этим нанесла рабочему движению еще один удар.

Внесла свой вклад и политика государства. Налоговая система США всегда больше благоволила капиталу, чем труду: с прибылей капиталистов она взимала меньший эффективный налог, чем с заработков рабочих. Начиная с 1990-х годов эта асимметрия в налогообложении на доходы усилилась, особенно в отношении предприятий, специализирующихся на компьютерном оборудовании и программном обеспечении. Срезание налогов на капитал, начатое в 2000 году, скоро перешло все разумные границы: корпорации-производители оборудования и софтвера получили огромные налоговые скидки. Поначалу считалось, что это временная мера; но время шло, а скидки только распространялись и становились все более щедрыми.

В целом, в то время как средний налог на доходы рабочих в последние 30 лет держался на уровне выше 25 %, эффективный налог на доходы предприятий-производителей компьютерного оборудования и программного обеспечения упал с 15 до 5 % и даже ниже (на 2018 год). Такие налоговые поощрения означали, что бизнес еще более рьяно производил и внедрял автоматическое оборудование, спрос на автоматику подогревал разработку новых технологий автоматизации – и таким образом возникал порочный круг.

Возможно, внесла свой вклад и федеральная политика в отношении научных исследований. Еще до Второй мировой войны правительство США начало щедро финансировать государственные и частные исследования, особенно в областях, приоритетных для национальной обороны. Этот фактор серьезно привлекал ученых в новые важные отрасли, такие как создание антибиотиков, полупроводников, спутников, космических кораблей, сенсоров, а затем и Интернета.

В последние пять десятилетий стратегический интерес правительства к новым технологиям, а с ним и их финансирование угасают. Расходы федерального правительства «на науку» упали с 2 % ВВП в середине 1960-х годов до 0,6 % в