Белорусское небо - Сергей Иванович Зверев

— Вон там западнее тот самый ручей разливается и через него мосток. Напрямик тут до деревушки, где полицаи останавливались, километров пять. А по лесной дороге километров двадцать, наверное.

— К самолету — это вон туда надо, — указал рукой Лещенко. — Тут километров пять напрямик. Верхом запросто. Может, и по своим следам еще пройдем. Вроде снегопада большого не было и не мело вчера.

— Давайте, вы вперед, — приказал Романчук инженерам. — Путь выбирайте, чтобы мы на санях могли проехать. Ты правь, Зоя, а мы пока пешком пройдем, разомнемся, чтобы Соколик отдохнул немного.

Инженеры пришпорили лошадей и двинулись вглубь леса. Утренняя тишина как будто сжалась в этой части леса, стала плотной, не пропуская звуки. Даже фырканье лошадей, скрип полозьев и топот копыт были глухими, тонули и как будто вязли между заснеженными кронами деревьев. Оставив сани и верховых лошадей за деревьями, партизаны двинулись к самолету. Канунников подошел к дереву и сунул руку в дупло. Нащупав металлический кожух авиационной камеры с обломанным креплением, вытащил ее и собрался было помахать инженерам рукой, что все в порядке и пленка на месте. Но тут он увидел немцев. Лейтенант сразу понял, почему не услышал звука автомобильных или мотоциклетных моторов. Технику фашисты оставили на дороге, а к самолету вышли по краю леса.

Лещенко и Бурсак находились уже у самого самолета и стояли, задрав головы, явно соображая, как добраться до мотора. Канунников был первым, кто увидел врага, и поэтому, сразу упав на снег, он прицелился и стал бить по немецким солдатам короткими расчетливыми очередями. Инженеры действовали на удивление быстро и хорошо. Услышав стрельбу, они, даже не успев повернуть голов, сразу бросились на снег и стали отползать к деревьям. Немцы тут же рассредоточились и залегли, открыв ответный огнь. Но, кроме Канунникова и двух человек возле самолета, они никого не видели. Сашка решил, что ему прятаться нельзя. Он должен дать возможность Лещенко и Бурсаку уйти в лес, а значит, придется принимать весь огонь на себя. Сколько немцев здесь — неизвестно. И рисковать, втягиваясь в затяжной бой, нельзя.

Пули зарывались в снег возле Канунникова, они свистели над головой, и лейтенант ждал, что вот следующая ударит его в голову, в грудь, в плечо. Но он перекатывался с места на место и стрелял, стрелял, меняя уже второй магазин в автомате. Немцы стали постепенно перебегать слева, чтобы охватить полукольцом трех человек у самолета. Наверняка кто-то пробирается сейчас и лесом с той опушки, где только что появился враг. «Еще несколько минут, и я окажусь под перекрестным огнем», — с ожесточением подумал лейтенант. Он осознавал, что только так может прикрыть отход и спасти инженеров. Они сейчас важнее для дела, они могут починить самолет и дать летчику возможность улететь с разведданными. Лишь бы пули не попали еще и в самолет.

И тут до Канунникова дошло, что он лежит под огнем немцев с самым ценным, что сейчас только есть у отряда, — фотоаппаратурой с самолета, со снятой пленкой передвижения немецких войск и позиций. И в этот момент во фланг группе немцев, которые пытались обойти лейтенанта, ударили автоматы из леса. Это Романчук с сыном и Зоя открыли огонь. Немцы, не ожидавшие нападения, стали отползать, подниматься и убегать назад к опушке. Снег постепенно усеивался телами убитых и раненых. Лейтенант перекатился по снегу, попытался вскочить, но пули били вокруг так плотно, что он снова упал и отполз за неприметный пенек. Хоть какая-то защита. И эта защита дала возможность бросить взгляд по сторонам. Инженеры справа за деревьями отстреливаются, и их положение теперь кажется надежным. До командира с санями и лошадьми немцы не дадут добежать. Огонь плотный.

И тут случилось неожиданное для самого Александра и для немцев наверняка тоже. Из леса вдруг вылетели сани, в которых на коленях стояла Зоя, отчаянно настегивающая лошадь кнутом. Командир вместе с Игорем открыли шквальный огонь по немцам, чтобы прикрыть прорыв Луневой.

— Прыгай скорее ко мне! — кричала Зоя.

Канунников понял, что не успеет. Девушка направила лошадь слишком далеко от него. Если попытаться запрыгнуть в сани, то предстоит пробежать метров пять по открытой местности. И тогда пуля неминуемо его настигнет. Не это главное, решил Сашка и, вскочив, бросил в сани на мягкое сено фотоаппарат с пленкой.

— Уезжай! — заорал он. — Спасай пленку!

Лейтенант вставил в «шмайсер» последний магазин и снова лег за пнем. Но вражеский огонь стал затихать. Он увидел, что солдаты отползают, вытягивая за собой тела убитых и помогая раненым. Партизаны, экономя патроны, тоже перестали стрелять. Прошло несколько минут, прежде из поля зрения исчез последний фашист. Канунников увидел, как за деревьями мелькнули фигуры инженеров, которые двинулись следом за немцами. Сашка хотел крикнуть им, чтобы остановились, но решил, что так он точно выдаст их место положения врагу. Пришлось хмуриться и смотреть на товарищей молча. Звуков стрельбы больше не было. Зато в лесной тишине можно было уловить, как заработали автомобильные моторы. Значит, немцы убрались из леса, не рискнули сражаться с неизвестным противником. Побоялись, что у партизан могло оказаться больше сил. «В лесу мы хозяева», — с гордостью подумал Канунников. Романчук с сыном Игорем вышли из леса, настороженно осматриваясь. Тогда поднялся и Канунников.

— Зою надо догнать! — предложил он.

— Ты почему к ней в сани не прыгнул? — покачал головой командир. — Вдвоем было бы проще, и за нее я был бы спокойнее.

— Не добежал бы, она не справилась с лошадью, слишком далеко от меня была, а тут снег глубокий. Бежал бы к ней по снегу, и меня точно убили бы.

…Зоя прекратила стегать коня, когда перестала слышать выстрелы. Теперь она забеспокоилась о том, как же поступить дальше. Возвращаться, а если немцев много и партизанам пришлось отступить? Возвращаться самой на санях в лагерь, в паровозное депо? Нет, сзади закончилась стрельба! Не могли ребята так быстро погибнуть, они бы сражались до последнего, а тут сразу стрельба прекратилась. Значит, немцы отошли, значит, наши победили. И переполненная восторгом и самыми радостными предчувствиями, Зоя стала разворачивать лошадь на узкой просеке. Соколик заартачился, он грыз удила и никак не хотел поворачивать. Оставив автомат, девушка двумя руками тянула вожжи, пытаясь уговаривать Соколика голосом. Она еще успела подумать, что лошадь немецкая и русского языка не понимает. «А почему я решила, что они вообще слова понимают? Интонации понимают, внутреннее состояние хорошо понимают и ощущают, но не слова же…»

— Halt! — вдруг резко