От красного галстука к чёрной "Волге" - Котов

«Мальборо», пару кассет с «Металликой» и зачетка с тройками. Он закуривал, глядя в окно на серое московское небо, и думал о том, что через час надо быть на лекции по римскому праву, а после — забрать у Борьки выручку за прошлую партию джинсов.

Университет жил своей жизнью. Петя ходил на пары через раз — чаще тогда, когда знал, что будут переклички. Преподаватели, особенно старые, еще верили в «советскую систему», но их голоса звучали все тише, будто они и сами понимали, что все это уже не имеет значения. На юрфаке половина студентов уже торговала чем-то на стороне — кто валютой, кто сигаретами, а кто и похуже. Петя сидел на задних партах, иногда что-то записывал, но чаще перебрасывался записками с такими же, как он — теми, кто приходил сюда не за знаниями, а за «корочкой».

Домашние задания он делал через раз. Иногда списывал у отличников — те, кто еще верил в учебу, охотно давали тетради за пачку «Кэмел» или бутылку «Пепси». Зачеты сдавал по тому же принципу: половину — честно (благо память была хорошая), половину — через «договорняк». Один раз ему пришлось дать взятку лаборантке на кафедре уголовного права — та, крашенная в рыжий, с начесом, как у Любови Успенской, взяла деньги, не моргнув глазом, и поставила зачет автоматом.

После пар он мчался к Борьке. Тот теперь обитал в комнате в пятиэтажке на окраине, которую «Красные» использовали как склад. Там всегда стоял густой запах дешевого табака, потертой кожи и чего-то кислого — то ли от старых кроссовок, то ли от самого Борьки, который мылся раз в неделю.

— Ну что, универ? — хрипел Борька, разбирая новые поставки.

— Чушь, — отмахивался Петя, пересчитывая пачки денег.

Торговля шла бойко. Теперь они работали не только с джинсами, но и с аудиотехникой — кассетниками, колонками, которые «Красные» воровали с баз или везли контрабандой. Иногда приходилось «давить» мелких перекупщиков, которые пытались кинуть на деньгах. Петя использовал приемы, которым научился у Лёхи — один раз он сильно избил азербайджанского торгаша из-за пяти рублей. Разбил мужчине всё лицо. Борька потом смеялся:

— Ну ты и юрист! Ха!

Вечером Петя возвращался в общагу, где его сосед, тихий паренек с Дальнего Востока, что-то усердно писал в тетрадках. Они не общались. Петя валился на кровать, включал кассетник и засыпал под хриплый голос Цоя:

«Мы ждем перемен!..»

Но перемены уже шли — не те, о которых пел Виктор. По телевизору все чаще говорили о каком-то «союзном договоре», о реформах, о том, что «так жить нельзя». Петя не вслушивался. Для него важнее было то, что курс доллара рос, а значит, их товар теперь стоил еще дороже.

В декабре, когда по университету поползли слухи о каком-то «путче» или «развале», Петя сидел с Борькой в их «офисе» и пил дешевый коньяк.

— Говорят, Союз трещит, — хмуро сказал Борька, - Ельцин теперь у власти. Президенты, как перчатки меняются.

— Нам же легче, — ответил Петя, закуривая. — Нам лишь бы «Красные» не треснули.

— Будем в МММ вкладываться? – Спросил Борька, складывая джинсы в сумку.

— Так сам же говорил, что не стоит! – Возразил Петя. – Твой сосед же вложился и теперь без денег сидит.

— Этот алкоголик просто не умеет вкладываться! А мы молодые, сможем!

31 декабря 1991 года СССР официально не стало. Петя встретил Новый год в компании таких же, как он — полустудентов-полубандитов, с бутылкой «Столичной» и ощущением, что впереди — только хаос. И этот хаос был их шансом.

После Нового Года, за столом которого была Петина еда и выпивка, отец сменил свое отношение к сыну. «Хоть ты и бандит…но сын. Я бы завязал уже, пока не поздно». Тогда начались новые перемены в жизни Дубовых.

22 января 1992. Квартира деда Фёдора.

Ранним утром дед Федор проснулся от выстрелов на улице. У него нахлынули воспоминания с войны. Дед быстро подошел к окну и увидел, как бандиты в кожаных куртках и масках расстреливают молодого парня, лет двадцати, из пистолетов Макарова.

Бандиты сели в BMW и уехали, оставляя за собой еще одну погубленную молодую жизнь. Снег валил хлопьями. Свет озарял лицо деда Фёдора, которому становилось хуже. Чтобы не упасть, Фёдор сел в кресло.

— Я за это воевал, - прохрипел дед, - чтобы наши дети…убивали друг друга?

Тогда он вспомнил Курскую Дугу.

2 апреля 1943

Еще молодой Фёдор ранним утром проснулся в окопе, в котором солдаты лежали рядом и согревали друг друга теплом своего тела. В кармане Фёдора лежало письмо от его возлюбленной – Екатерины, которая была эвакуирована в Куйбышев из Москвы. Работала на танковом заводе.

Через несколько минут солдат разбудили. Поступил приказ атаковать укрепленные позиции Вермахта. Солдаты побледнели от ужаса. Все понимали, что от пулеметных очередей погибнут первые ряды сразу.

Солдат построили. Фёдор встал в последнем ряду. Его сердце колотилось. Рядом с ним стоял его фронтовой друг родом из Твери – Алексей, который боялся не меньше.

— Шагом марш! – Прозвучал приказ.

Солдаты ринулись вперед. Две минуты ходьбы и послышались звуки пулеметов, крик и вопли.

Солдаты бросились в разные стороны, занимая укрытия, а Федор и Алексей в последнюю секунду запрыгнули в окоп. Вместе они просидели в окопе несколько минут, пытаясь отстреливаться. Тогда появился командир.

— Идти вперед! Прорывайтесь! Либо понижу в звании!

Испуганные солдаты подняли головы, но некоторым очереди сорвали головы. Фёдор ужаснулся от такого зрелища и чуть не упал в обморок, но командир крикнул:

— В атаку!

Через две секунды солдаты вылезли из укрытий с криками «Ура!» и многих сразу же расстреляли из пулеметов. Алексей и Федор успели забросить гранату в окоп. Немцы начали отступать.

Их батальон нес большие потери, но прорывался. Немцы устроили засаду в окопе, по которому продвигалось много солдат.

Из укрытий выскочило десять немецких пулметчиков и открыли огонь. Тогда Фёдор схватил однополчанина, Ростислава, который всегда делился едой