Шрам: Легионер - Сим Симович

— Вечность. Бесконечность. Равнодушие вселенной. Эти звёзды горели миллионы лет до нас, будут гореть миллионы лет после. Им плевать на наши войны, на наши боги, на наши жизни. Мы для них как бактерии на песчинке. И это… странно, но успокаивает. Когда понимаешь что ничего не важно в масштабах космоса, перестаёшь бояться. Смерть — это просто переход в небытие, возвращение в звёздную пыль из которой мы состоим. Не страшно, не больно, просто конец. Ты о чём-то подобном думаешь когда смотришь на небо?

Русский кивнул медленно:

— Да. Дед говорил мне то же самое, когда был жив. Ветеран войны, дошёл до Берлина, видел горы трупов, сам чудом выжил. Говорил: «Звёздам на нас плевать, мы для них как мухи». Тогда я не понимал, сейчас понимаю. Вся наша суета, вся наша важность, все смыслы которые придумываем — это иллюзия. На самом деле мы ничего не значим. Родились случайно, живём случайно, умрём случайно. И это либо ужасает, либо освобождает.

— Ты выбрал освобождение?

— Пытаюсь. Не всегда получается. Иногда всё-таки ужасает — особенно когда вижу товарища убитого, когда понимаю что завтра может быть я. Но потом смотрю на небо, вспоминаю деда, думаю что всё равно рано или поздно умрём все, так какая разница завтра или через пятьдесят лет? Результат один — небытие. И становится легче.

Малик повернулся к нему, посмотрел внимательно:

— Ты нигилист, Пьер. Чистый нигилист. Отрицаешь смысл, ценность, будущее. Живёшь только настоящим, делаешь что приказано, не спрашиваешь зачем. Это опасная философия. Может привести либо к святости, либо к безумию.

— А ты кто? — ответил Шрам. — Читаешь Коран не веря в Аллаха, носишь пистолет вместе со святой книгой, убиваешь единоверцев за деньги. Ты не лучше меня.

— Я? — алжирец засмеялся тихо, без радости. — Я прагматик, циник, наёмник. Не притворяюсь что у меня есть принципы. Просто выживаю, использую что помогает выжить. Коран помогает — читаю. Пистолет помогает — ношу. Легион платит — служу. Завтра предложат больше — может уйду. Нет привязанности ни к чему. Свободен, как песок в пустыне, гонимый ветром.

— Тогда мы похожи, — сказал русский. — Оба без веры, без корней, без иллюзий. Просто дрейфуем по жизни, пока не кончится.

— Да, — Малик кивнул, закрыл Коран, спрятал в карман. Взял пистолет, проверил затвор, вернул в кобуру. — Похожи. Поэтому и разговариваем сейчас, под звёздами, после боя. Потому что понимаем друг друга без слов. Легионеры-призраки, солдаты пустоты.

Встал, отряхнул песок с формы. Посмотрел на Шрама сверху вниз:

— Спасибо за разговор. Редко встретишь человека с кем можно говорить честно. Обычно все врут — себе, другим, Богу. Ты не врёшь. Это ценно.

— И ты не врёшь, — ответил Пьер. — Ценю это.

Малик пошёл обратно в лагерь, растворился в темноте. Шрам остался сидеть, смотреть на звёзды. Разговор был странный, глубокий, неожиданный. Два солдата, два циника, два нигилиста нашли общий язык в ночи после резни. Оба не верят в Бога, но ищут утешение — один в словах Корана, другой в безразличии космоса. Оба убивают за деньги, оба знают что умрут скоро или поздно, оба не видят смысла но продолжают жить, потому что альтернативы нет.

Философия выживания. Легионерская мудрость. Не спрашивай зачем, просто делай. Не ищи смысла, его нет. Живи пока жив, умри когда придёт время. Звёзды равнодушны, Бог молчит, мир не заботится. Остаётся только ты, твоё оружие, твои товарищи, твой приказ.

Русский докурил, встал, пошёл обратно. Лёг в грузовик, закрыл глаза. Теперь спать было легче. Разговор помог, выпустил напряжение, систематизировал мысли. Малик оказался неожиданно глубоким, умным, честным. Хорошо иметь такого в отделении. Можно довериться, можно поговорить когда тяжело.

Заснул под утро, час до подъёма. Снились звёзды, бесконечные, холодные, прекрасные. И голос деда, говорящий: «Мы все звёздная пыль, внук. Пришли из космоса, вернёмся в космос. Круг замкнулся.»

Проснулся от рёва дизелей. Новый день, новые задачи. Но разговор с Маликом остался, отложился в памяти, стал частью опыта.

Два призрака под звёздами. Два нигилиста с оружием и книгами. Два солдата без Бога, без родины, без надежды.

Но с пониманием. С честностью. С уважением.

Иногда это важнее веры.

Иногда это всё что есть.

Идея пришла от капитана Моро, офицера разведки. Третий день после взятия Киддаля, город формально зачищен, но информация нужна — куда ушли боевики, где укрываются, кто среди местных поддерживает, кто помогает. Допросы дают мало — люди боятся, молчат или врут. Нужен другой подход.

Моро вызвал Шрама в штаб, маленькую комнату в доме на окраине, карты на стенах, рация трещит в углу.

— Тебя рекомендовал Леруа, — сказал капитан, осматривая русского. — Говорит ты спокойный, наблюдательный, не паникуешь. Нужен человек для работы под прикрытием. Сутки, может двое. Опасно, если раскроют — убьют медленно, на камеру. Справишься?

— Что конкретно? — Шрам стоял ровно, лицо непроницаемое.

— Переоденешься в местного, пойдёшь в город, в кварталы где мы не контролируем плотно. Там живут люди, которые видели боевиков, может укрывают, может знают планы. Ты смешаешься, посидишь в чайханах, на рынке, послушаешь разговоры, поучаствуешь. Арабский знаешь?

— Базовый. Малик учил, можно говорить просто, понимать больше.

— Достаточно. Легенда: ты туарег с севера, пришёл после боёв, ищешь работу или родственников. Шрам на лице объяснишь как хочешь — война, драка, неважно. У многих здесь шрамы. Лицо европейское, но загорелое, сойдёт за смешанную кровь, таких тут полно. Главное — держись естественно, не выделяйся, слушай больше чем говоришь. Если палево — уходи тихо, не геройствуй. Рация будет, но использовать только в крайнем случае, если засекут сигнал — конец. Деньги возьмёшь, местные франки, можешь играть, пить с ними, что угодно чтобы разговорить. Готов?

Шрам подумал секунду. Риск высокий, но не безумный. Он видел достаточно местных за годы службы, знал повадки, манеры, как двигаются, как говорят. Лицо подходит — смуглое от африканского солнца, черты жёсткие, глаза серые непонятные. Шрам сойдёт за боевое ранение, таких тысячи.

— Готов.

Подготовка заняла два часа. Отмыли грим военный, отрастил щетину за три дня — подровняли, оставили бороду короткую, неопрятную. Одежда: лохмотья собранные с убитых и пленных — штаны мешковатые серые, рубаха грязно-белая с дырами, безрукавка тёмная, сандалии потрёпанные. Тюрбан на голову, синий выцветший, обмотали по-туарегски. Нож спрятали под одежду, маленький, незаметный. Рацию в