Полное погружение - Сергей Александрович Васильев

Василиса слушала и не понимала, как правильно реагировать. Мигнуть? Кивнуть? Сказать, что не они у неё — проблема, а она — у них? Признаться, что излишним гуманизмом никогда не страдала и врезать хаму считала не только своим правом, но и долгом? Вместо этого она скромно опустила голову и пробубнила: «спасибо».

Полицейского такой ответ вполне устроил. Он кивнул, поправил усы, прищурился и мягким голосом продолжил.

— Раз Груня сказала, что ты ей родня, значит так тому и быть. Но я же знаю ее с тех пор, когда вместе озорничали, по малину в чужие огороды лазали. Нет у нее никакой внучки и быть не может. Так что девонька, говори, как на духу, по какой надобности прибыла к нам, и какие у тебя задумки?

Василиса прикрыла глаза и закусила губу. Как же ей надоели эти эмоциональные качели! Ну, сколько можно⁈

Полицейский истолковал затянувшуюся паузу абсолютно неожиданно.

— Не хочешь говорить? — огорчился он, — ну, тогда всё понятно! Охохонюшки. Стало быть, за женихом на фронт побежала…

— С чего вы это взяли? — возмутилась Вася, широко раскрыв глаза и гордо подняв голову.

— Думаешь, ты одна такая, — добродушно усмехнулся в усы Силантьич, — на вас, беглянок, в полицейское управление каждый день рапорты поступают. Родители волнуются, места себе не находят, людей от работы отрывают. Вместо того, чтобы жуликов да лиходеев ловить, полиция вашими поисками занимается. Разве это дело?

Василиса вздохнула. Нет, конечно, это не дело. Экзальтированным дамочкам на передовой не место. Но она ж не такая!… Интересно, а если Силантьич узнает реальные причины появления Василисы, что с ним станет?

— Так кто он?

— Кто?

— Тот, к кому ты помчалась за тридевять земель.

Тут Стрешневу осенило, и предположение, высказанное Силантьичем, само собой встроилось в правдоподобную легенду.

— Его зовут Даниил. Он мичман… Граф… — чесала она строго по сценарию, глядя на полицейского своими честными глазами.

— Ишь ты! — покачал головой Силантьич, — и где искать твоего графа?

— В госпитале, — ляпнула Вася, но было уже поздно.

— Дела… — полицейский задумался, покручивая правой рукой желтый от курева ус, — коли ты к раненому собралась, то это другое дело, это правильно. А как фамилия твоего суженого?

— Не знаю, — честно призналась Стрешнева. Она не запомнила фамилию киношного графа. Не предлагать же Мирского искать!

— Ну, ничего, узнаем, — ободрил ее Силантьич, — графьёв у нас немного, так что отыщется.

— Спасибо, — опять пробормотала Василиса, отметив, что в её лексиконе это слово стало доминировать.

— Хорошо, девонька, — полицейский почему-то никак не хотел звать ее по имени, — сегодня, как закончится дежурство, вечерком зайду в госпиталь, всё чин по чину узнаю и расскажу. Готовь пироги со шкаликом. Желаю здравствовать!

Проводив полицейского, Василиса крепко задумалась. Она представила себе, как он приходит к Мирскому, выдаёт свежепридуманную Васину версию, как у Дэна округляются глаза, а дальше… Она вдруг с кристальной ясностью осознала, что должна попасть к Дэну раньше Силантьича и предупредить… В списке неотложных дел Васи снова поменялись приоритеты. Вопрос о родителях опять отходил на второй план, а на первый выплывала необходимость неотложного согласования легенды. Вася немедленно надо попасть в госпиталь…

* * *

Пока готовлю продолжение, предлагаю почитать новые главы книги «ПЁТР ТРЕТИЙ» (попаданец, АИ, фантастика)

1742 год. Современный профессор в облике юноши — будущего Императора Петра Третьего. Век пара и техники. Интриги, заговоры, войны и «Золотой век Российской Империи» — https://author.today/work/403640"

Глава 25

Дэн и пять стадий принятия

Даниил открыл глаза и, лежа на спине, долго-долго пялился на серый, высокий, словно закопченный потолок с причудливой лепниной и длинными тенями от мутного света из окон. Было удивительно тихо. Ни одного внешнего звука. Вата. Безмолвие. Кто сказал, что абсолютная тишина не давит, не угнетает? Напротив — никакого покоя, только щемящая тревога и чувство незащищенности. Закрыл глаза — как в гробу… Открыл — никакой ясности… Где он?

Просторное помещение, в котором находился Мирский, поражало высотой потолков и красивой старинной люстрой, потускневшей от времени, но источавшей благородное сияние хрустальных граней. Высокие окна, занавешенные простыми белыми полотнами, пропускали мягкий, рассеянный свет. Двери, в которые без труда мог въехать всадник на лошади, проводка на стенах из толстых скрученных кабелей, изразцовая печь в углу, граммофон с характерной изогнутой трубой, отсутствие современных гаджетов, телевидения и связи — всё говорило о том, что кадр заботливо очищен от компрометирующих бытовых мелочей и прямо сейчас идут съемки съемки. Однако осветителей, операторов, суетливых ассистентов режиссера не видно! Вообще ничего современного рядом не было….

Он лежал на раритетной кровати из прошлого, какие не раз видел на съемочных площадках в качестве реквизита. Их почему-то называли панцирными, но Мирский, у которого с этим словом ассоциировались исключительно средневековые рыцари, ничего панцирного не находил, а посему окрестил её по-своему — скрипучим лежаком с обалденными шишками, из-за унылого скрежета и крупных никелированных набалдашников над спинкой. Рядом с его постелью стояли еще три такие же. Одна была свободной, а с двух других на него с нескрываемым любопытством смотрели два субъекта с гусарскими усами.

На расстоянии вытянутой руки от Дэна стояла «старомодная» медсестра, одетая в длинное до пола платье с передником, на котором грубой нитью были аккуратно пришиты две перекрещенные красные ленточки, на голове — белоснежный апостольник, так же, как у официанток из обслуживающего персонала на презентации.

Большие миндалевидные, слегка раскосые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, несколько непослушных прядей иссиня черных волос, выбивающихся из-под сестринского головного убора, и тонкий, изящный нос с едва заметной горбинкой придавали облику особый восточный шарм. Смуглые щеки, слегка тронутые румянцем, нежные розовые губы, тонкие брови… И всё это великолепие — без единого намека на макияж. «Вылитая Шахерезада», — подумал Дэн.

Восточная красавица посмотрела на пациента, улыбнулась краешками губ и что-то сказала. Мирский понял это по шевелящимся устам, хотя звука не слышал. Зато обоняние его не подвело. Эти странные больничные запахи, непривычный антураж вкупе с глухотой и юной сестрой милосердия в старомодном наряде только усилили ощущение нереальности происходящего.

Мирский попытался сложить всё происходящее в единую непротиворечивую картинку. Пожар в киностудии, землетрясение,