Полное погружение - Сергей Александрович Васильев

Девушка с трудом подавила первый эмоциональный порыв — бежать, но даже легкое движение её глаз и рук было моментально считано этим «сатрапом самодержавия» и, скорее всего, крайне неверно истолковано. Полицейский нахмурился и шагнул вперед, нависая над Василисой, как грозовая туча над полевым цветком.

— Кто такова будешь?

«Ну, и что мне ему сказать? — тоскливо подумала Стрешнева, — Петина революционная версия не прокатит. Я — девушка Пети? Мы с ним познакомились во время кораблекрушения, когда его садануло по башке лебедкой! Еще неизвестно, что ему наговорит наивный Петя. Вдруг, исключительно в целях конспирации, он станет отрицать само моё существование? С него станется, подпольщик-многостаночник…»

— Ты что, девка, язык проглотила? — пророкотал над ухом полицейский, обдав Василису густой смесью запаха табака и чесночного «выхлопа».

Девушка вдруг поняла, что всё это время, занятая своими мыслями, не проронила ни слова.

— Немая, что ли? — продолжал полицейский генерировать версии.

И тут Вася под воздействием адреналина выдала то, от чего через секунду сама пришла в ужас.

— Сударь! — максимально холодно произнесла она, дерзко глядя снизу вверх в полицейские глаза, — мы с вами друг другу не представлены, а стало быть, общаться с вами я не могу!

Эстафета удивленного недоумения перешла к полицейскому. Его глаза расширились, а на лице отразилась бурная умственная деятельность человека, стремящегося переварить услышанное. Очевидно в рабочей слободке, где он нес службу, такой великосветский этикет не только не соблюдался, но и был неизвестен.

— Ты кто такая? — оторопело спросил страж порядка, пытаясь вернуть своему лицу грозное выражение.

Но Васю уже несло.

— Во-первых, не ты, а вы. Во-вторых, потрудитесь сами сначала представиться, объяснить причину своего вторжения на частную территорию и только потом интересоваться личностью присутствующей здесь дамы! — выпалила Стрешнева, чтобы потом, в зазвеневшей от напряжения тишине вспомнить фразу, услышанную от Дэна: «Ну, всё, Стрешнева, тебе пипец!»…

— Да ты!… Да я!… — суровый полицейский покраснел и начал закипать, как чайник.

— Силантьич! — раздался из глубины дома слабый, но хорошо различимый, сварливый голос бабы Груни, — ты что мне там внучку пугаешь? Совсем одичал в своём околотке, паразит!

Полицейский осёкся на полуслове, хмыкнул, отодвинул в сторону Василису и загрохотал сапогами по половицам, направляясь к бабе Груне.

— Грунюшка! Слава Богу, жива! А мне про тебя такого наговорили…- оправдывался он на ходу совсем другим, елейно-сахарным голосом.

Стрешнева оперлась спиной о косяк и медленно сползла по нему, примостившись на порожек. Во рту было сухо, как в Сахаре. Нос щекотали злые слезинки. Пальцы мелко дрожали, и Вася засунула их под себя, чтобы придавить всем своим весом. Сердце уже не билось, а трепетало в горле, болезненно отдаваясь в висок и затылок. «Еще один такой стресс и я — труп», — подумала она, делая быстрый вдох носом и длинный протяжные выдох через рот.

Единственным безмятежным человеком во время утренней побудки остался Петя. Он вообще не проснулся, лежал, свернувшись калачиком на лавке, прислонившись спиной к печке в том же положении, в каком вчера оставила его Вася. Пережитое за вчерашний день было настолько богатым на события, что молодой организм включил для отдыха всю резервную защиту.

За печкой о чем-то шушукались взрослые. Обрывки фраз долетали до прихожей. Вася решила, что невольно подслушивать нехорошо, и встала, всё ещё ощущая слабость в ногах. Она вышла на улицу, где ночью развернулась эпическая битва с применением лопатного оружия массового поражения.

Мрачный в вечерних сумерках, дворик утром выглядел гораздо веселее и уютнее. Развесистое, чисто южное дерево с несправедливым названием лох, похожее на плакучую иву, придавало ему пасторальный вид. Растение, окутанное дымкой серебристых листьев, свисающих кистями до самой земли, примостилось рядом с летней кухней. Над невзрачными цветами, источающими сладкий, ванильный аромат, стоял басовитый гул проснувшихся пчёл, а в него органично вплетались трели извечного соперника соловья — зяблика.

Васе захотелось забраться под плотную крону, напоминающую купол беседки, спрятаться за колкими ветками и наблюдать этот мир из-под укрытия, не вступая более ни в какие диалоги с местными жителями, чтобы не сболтнуть лишнего.

Постояв перед каскадом листьев, будто выточенных из серебра и создающих неповторимую игру бликов и теней, Василиса вздохнула, провела ладошками по лицу, желая сбросить наваждение, развернулась и направилась к летней кухне, где вчера вечером заприметила деревянную бадейку с чистой водой, накрытую аккуратной крышечкой. Зачерпнув глиняной кружкой прозрачную, живительную влагу, она с наслаждением утолила жажду, наполнила кружку второй раз и только после этого присела за стол, смакуя питьё, словно утренний кофе.

Утро только началось, а слободка уже просыпалась: хлопали двери, скрипели несмазанные ступицы, звякали ведра, кто-то отчаянно плескался и фыркал, где-то лениво переругивались, шаркали метлой, скребли железом по камню. В воздухе стоял запах горящих дров и готовящейся пищи.

'Спозаранок как-то легче, — размышляла лениво Вася, — даже после такой беспокойного ночи. Наверное, все потому, что новый день связан с надеждой на лучшее. Многие перемены в жизни случаются обычно по утрам. Ты просыпаешься или просто сидишь, ждешь, и вдруг что-то происходит. Всё плохое куда-то волшебным образом испаряется, все обиды и мысли, не дававшие покоя, исчезают! Ты смотришь на мир совсем другими, светлыми, чистыми глазами. Он выглядит не таким ужасным, каким казался еще несколько часов назад, но на сердце остается маленькое, противное пятнышко от большой, плотной пелены, сжимавшей и выворачивающей твою душу наизнанку еще вчера…

Пока Вася медитировала, погрузившись в философию момента, скрипнула входная дверь, раздались уверенные, твердые шаги и за стол напротив неё уселся полицейский. Сейчас к нему хотелось обратиться так же, как баба Груня — Силантьич, потому что он больше не метал глазами молнии, не топорщил усы и не давил всем своим полицейским авторитетом. Мужчина устало опустился на скамейку, положил фуражку на стол, пригладил ладонями волосы и обратился к ней.

— Напиться дашь, хозяйка?

Казалось, он только-только зашел в ворота и заговорил с ней, как со старой знакомой. Вася улыбнулась и молча поставил перед полицейским свою кружку. Силантьич опустошил её в два счета, хряско поставил на стол, вытер влажные усы и начал степенный разговор, словно его кто-то недавно прервал, а он просто возвртился к обсуждаемой теме.

— Значится, архаровцев этих посадил в холодную — пусть подумают. Они знают, что я за Груню их дурные головы мигом снесу, поэтому ведут