Месть сэра Левина. Похищение грудного ребёнка - Василий Вячеславович Боярков

улетучатся у любого – чего уж там говорить о хрупких, бесправных женщинах? Одна из них, между прочим, боевому искусству не обучалась совсем; вторая лет двадцать оставалась без тренировочной практики. Да ещё и двое грудных детей! У них на руках. Словом, никакой надежды на чудесное спасение, счастливое избавление. Чтобы уберечь несчастных малюток и чтобы избавить их от жутких, не заслуженных ими страданий, без долгих раздумий (хотя и с сердечной болью!) решили сдаваться.

– Мы подчиняемся грубой силе, – глядя на грозного воина уверенным взглядом, Маргарет согласилась; она перекинула во встречную лодку шварто́вый конец, – ведите – чего уже там? Повстречаемся с мистером Левиным – ни разу его не видела! И ещё бы столько не видеть, – прошептала значительно тише, предназначая исключительно для себя.

Через сорок минут, с помощью галантного Хендрикса, и высокородная леди (былая пиратка), и простая кормилица (бывшая куртизанка), подня́лись по верёвочной лестнице. Они очутились на гладкой палубе «Славы Британии», окружённые как любопытными гвардейцами, так и неза́нятыми матросами. Обе женщины удерживали по маленькому ребёнку; те только-только, минутой назад, проснулись и настойчиво возвещали, что настало время очередного кормления.

– Пусть молодая девушка займётся голодными детками, а зрелую миссис приведите ко мне! Скажем так, для задушевной, выгодной нам обоим, беседы, – из капитанской каюты, расположенной на корабельной корме, раздался настойчивый возглас, не терпевший ни малого ослушания.

Как и обычно, командорские помещения оставались открытыми. Едва поступил суровый приказ, Маргарет провели к распахнутым дверцам, до половины застеклённым сине-зелёным, практически непрозрачным, стеклом. Кормящую мать сопроводили на нижние палубы, где ей предоста́вилась отдельная комната, один из многочисленных кубриков. Немолодую особу, сопровождаемую неизменным капралом да парочкой одноликих гвардейцев, ввели в приличную кэп-каюту. Хотя она и не считалась сильно большой, но выглядела достойной, наиболее здесь респектабельной. Первое, что сразу бросалось в глаза, – дубовый стол, массивный и длинный, установленный ровно посередине; он прочно крепился к дощатому полу. Сверху, как полагается, присутствовали нехитрые принадлежности, обычные для мореходного дела: морская карта, разложенная по полной длине; бронзовый подсвечник, коптивший тремя восковыми свеча́ми; писчие принадлежности, состоявшие из гусиного пера, стеклянной чернильницы, личной дворянской печати; измерительные приборы, простые, вовсе не хитрые. Ещё выделялись немногочисленные мебельные предметы: центральный стул, украшенный замысловатой резьбой; пять убогих табуретов, поставленных по завершённому кругу; платяной, стоявший по левую руку шкаф; вместительный сундук, расположенный строго напротив, прямо под разноцветными окнами; удобная, с мягким матрасом, кровать, установленная у правой стены; железная стойка-вешалка, «услужливо застывшая» прямо при входе.

Подведя бывшую пиратку к протянутому столу, исполнительные солдаты отступили назад, за́мерли в почтительном ожидании. С противоположной стороны, сложив перед собою руки, постаивал тридцатипятилетний мужчина; он как бы спрятался за разукрашенной спинкой, а надменным, чопорным, чисто английским, видом передавал принадлежность к высшей британской аристократии. Помимо прочего, о влиятельном положении говорил отлично подогнанный офицерский мундир; он состоял из тёмно-зелёного камзола, белоснежных коротких штанов, однотонных чулок, чёрных башмаков, украшенных позолочёнными пряжками, командорской треуголки, увенчанной шикарными перьями. Меняя положение широких ладоней, хозяин капитанского помещения медленно перевёл их за широкую, истинно могучую, спину, также неторопливо сдвинулся влево и шёл, пока не предстал во всей высокомерной красе. Когда на утончённое обозрение предъяви́лась фигура статная, высокая и подтянутая, он посчитал необходимым учтиво представиться:

– Я лорд Чарльз Скра́ймджер Ле́вин. Мне поручено командовать морскими силами, базирующимися в пределах двух акваторий: Саргассовой и Карибской.

Родовитый сноб на несколько секунд замолчал. Вперил проникновенный взгляд, передававший непоколебимую волю, общую смелость, небывалую твёрдость. Колкие голубые глаза словно пытались постичь в обескураженной собеседнице все сокровенные, потаённо глубинные, мысли. Беспристрастное лицо, в меру смуглое, обветренное сырыми ветрами, в то же время оставалось непроницаемым; по нему совсем не читалось, какие великосветского обладателя поедают живые эмоции. Несвойственная «игра в молчанку» продлилась недолго. «Подарив» ей пристальный взор, выдававший как расчётливый ум, так и мстительную жестокость, заносчивый сноб вернулся к закономерному продолжению.

– Вы, я так понимаю, миссис О’Коннелл, владелица тростниковой плантации? – британский сэр сжал тонкие губы, выказывая завышенную самооценку, кичливое своенравие; затем он изобразил некое подобие чванливой улыбки и ехидно полюбопытствовал: – Или прикажете именовать Вас Монни Рид, удало́й пираткой, грозой атлантических, обоих северо-американских, морей? Э-эх! Если б нам встретиться в то славное, давно ушедшее, время?.. Поверьте, от меня Вы, точно бы, не ушли, – говоря, своенравный аристократ повернулся вправо и позволил рассмотреть и прямой, до полной идеальности, нос, и ровное, плотно прижатое, ухо (сверху оно прикрывалось седым париком, отмеченным двумя завитушками). – Вы думали, про Вас забыли? Ан нет!.. Ну, да речь сейчас пойдёт о другом, – он уставился на прекрасную женщину, молча дожидавшуюся логичных обоснований. – Как, наверное, Вам известно, я практически вычистил вверенное океаническое пространство, то есть избавил его от мерзких морских разбойников. Попутно добился образцового порядка, английской законности. Однако! Остаётся одно проблемное судно, Вам знакомое, отлично известное. Вначале оно принадлежало Бешеному Фрэнку Уойну, потом Джеку Колипо, по прозвищу Умертвитель, впоследствии лично Вам. Затем перешло обратно, к истинному владельцу. Поразительное дело! Или такова пиратская участь?.. Тот его повторно утратил, и сейчас «Кровавая Мэри» находится у дерзкой пиратки, с которой никак не удаётся пока расправиться. Вот Вы-то, миссис О’Коннелл, счастливая бабушка, нам непременно поможете! – сказал он резко, лицом же остался каменным и бесстрастным.

– Ни за что! – импульсивно вскрикнула Монни; она стрельнула презрительным взглядом, заняла́ выразительную позицию и немножечко подбоченилась. – Ни за какие посулы не подбить Вам меня на низкую подлость – уж лучше бесславная смерть!

– Позорно, вздёрнутой на гладкую рею, умереть Вы всегда успеете! – прервал сэр Чарльз её грубо, совсем неучтиво. – Не забывайте, любезная Монни, она же Повелительница морей, что казнь «через повешение», приостановленная в тысяча семьсот двадцатом году, с лёгкостью, по моему указанию, может возобновиться. Но-о-о… – он моментально сменил наигранный гнев на непонятно любезную милость, – принимая во внимание высокородную родословную, почтенное положение, а главное, последнее заявление, я вознамерился Вас отпустить.

– Как?! Разрази меня гром! – из правого угла, из-за железной вешалки, завешанной различной одеждой (она затеняла невидимое пространство), прогремел грубый, пропито́й, изрядно прокуренный голос. – Уговор наш вроде совсем не такой?

– Я-я́ здесь решаю! – дал мистер Левин однозначный ответ; он распорядился, обращаясь к беспрекословным гвардейцам, неотступно стоявшим на входе: – Капрал Хендрикс, посадите миссис О’Коннелл на реквизированный баркас, дайте ей пару сильных гребцов и сопроводите до берега. Лейтенанту Рубинсу укажите, что такова моя личная воля.

– Но постойте?! – встревоженно вскрикнула Маргарет, когда к ней приблизился бравый служака и когда он с лёгким поклоном, учтивый, указал на приоткрытые створки. – Как же мой маленький внук и как