Шрам: Легионер - Сим Симович

Прошли мимо школы — дети во дворе играли, орали, гоняли мяч. Учитель стоял у ворот, пожилой мужчина в очках, в чистой рубахе. Увидел легионеров, поздоровался по-французски:

— Добрый день, господа солдаты. Спасибо что защищаете нас.

Шрам остановился, кивнул:

— Добрый день. Дети учатся?

— Да, школа работает. Пока вы здесь, боевики не придут, родители спокойны, водят детей. Это много значит.

— Хорошо. Продолжайте.

Пошли дальше. Виктор сказал сзади, ломано:

— Видел как он смотрел? Благодарность в глазах. Непривычно. Обычно или страх, или ненависть. А тут спасибо говорят.

— Потому что здесь ещё не воевали, — Милош, присоединившийся к патрулю, хмыкнул. — Не видели что мы делаем, когда воюем. Не видели трупов, разрушений, расстрелов. Видели бы — спасибо не говорили. Боялись бы или ненавидели, как везде.

Молчание. Правда была жестокая, но правда. Легион освобождал города огнём и кровью. Потом уходил, оставляя руины и могилы. Местные благодарили сначала, потом считали убитых, потом начинали ненавидеть. Цикл повторялся в каждой стране, в каждой войне.

Рынок был шумный, пёстрый, живой. Ряды прилавков с овощами, фруктами, тканями, посудой, мясом, рыбой. Торговцы зазывали, кричали цены, спорили с покупателями. Запахи смешивались — специи, жареное мясо, рыба вяленая, пот, пыль, навоз. Люди толпились, торговались, смеялись. Нормальная жизнь, будничная, далёкая от войны.

Легионеры прошлись по рынку, медленно, внимательно. Шрам наблюдал лица, реакции, слушал обрывки разговоров. Большинство игнорировали солдат, занимались своим. Некоторые смотрели с любопытством, дети показывали пальцами, шептались. Один торговец, продавец фруктов, подозвал жестом:

— Господин солдат! Купите манго, свежее, сладкое, лучшее в городе!

Русский подошёл, осмотрел фрукты. Манго спелые, жёлто-красные, пахнут сладко. Давно не ел свежих фруктов, только консервы из пайков, приевшиеся до тошноты.

— Сколько?

— Для вас, защитника, двести франков килограмм!

— Дорого.

— Но вкусно! Попробуйте!

Торговец протянул ломтик, сочный, ароматный. Шрам попробовал — действительно сладкое, спелое, тает во рту. Кивнул, достал деньги, купил два килограмма. Разделил между отделением, ели на ходу, сок стекал по пальцам, по подбородкам. Вкус жизни, вкус мира, вкус нормальности забытой.

Андрей жевал, улыбался, первый раз за неделю:

— Вкусно, блин. Когда последний раз нормальную еду ел, не помню. Месяц назад, может, в Марселе.

— Война не место для гурманов, — Нуржан смеялся, вытирал сок с бороды. — Но манго зачётное, согласен.

Шли дальше, через жилой квартал. Улицы узкие, дома близко, люди сидели у порогов, пили чай, играли в нарды, курили. Женщины стирали бельё в тазах, развешивали сушиться. Дети бегали, гоняли кур, дразнили козу привязанную. Картина идиллическая, мирная, почти пасторальная.

Но легионеры не расслаблялись. Глаза сканировали окна, крыши, углы. Руки у оружия, готовые вскинуть мгновенно. Тела напряжены, инстинкты обострены. Даже в мирном городе, даже среди детей и коз — солдат остаётся солдатом, готов к засаде, к выстрелу, к взрыву.

Игорь сказал тихо:

— Не могу расслабиться. Постоянно жду что сейчас из окна выстрелят или граната прилетит. Параноишь, да?

— Нормально, — ответил Шрам. — Называется посттравматический рефлекс. После боёв мозг переключается в режим выживания, видит угрозы везде. Пройдёт со временем, когда привыкнешь к миру. Или не пройдёт, останешься параноиком навсегда. У многих ветеранов так.

— У тебя?

— У меня так. Четыре года службы, десятки боёв. Не расслабляюсь нигде — ни в городе мирном, ни в казарме, ни в баре. Всегда настороже, всегда жду подвоха. Может это спасает жизнь, может просто мешает жить нормально. Не знаю.

Прошли мимо кафе, где мужчины играли в домино, пили кофе, смеялись громко. Один поднял руку, крикнул:

— Эй, французы! Идите, выпейте с нами! Кофе хороший!

Шрам посмотрел на Андрея:

— Иди, поговори с ними. Разведка среди местных, узнай настроения. Мы прикроем.

Андрей подошёл к столику, поздоровался, сел. Легионеры остановились поблизости, наблюдали. Разговор шёл по-французски, медленно, с акцентами с обеих сторон. Мужчины спрашивали откуда, зачем, надолго ли. Андрей отвечал уклончиво, общими фразами. Потом спросил сам — как жизнь в городе, есть ли проблемы, слышали ли о боевиках.

Ответы были осторожные, обтекаемые. Жизнь нормальная, проблем особых нет, о боевиках слышали, но далеко, на севере, здесь спокойно. Пока французы здесь — будет спокойно, надеются. Но когда уйдут — страшно, может боевики придут, начнут мстить за поддержку французов. Всегда так было — армии приходят, обещают защиту, потом уходят, оставляют людей на растерзание. Цикл бесконечный.

Андрей вернулся, доложил тихо. Шрам кивнул, запомнил. Информация стандартная, но подтверждающая — население настроено нейтрально, не враждебно, но и не доверяет полностью. Боится что французы уйдут, боевики вернутся. Реалистичные страхи, обоснованные историей.

Прошли ещё километр, вышли к реке Нигер. Широкая, медленная, грязно-коричневая, несёт воду на север. Берег пологий, песчаный, женщины стирали бельё, мужчины чинили лодки, дети купались, орали, плескались. Рыбаки закидывали сети, вытаскивали улов скудный — рыба мелкая, костлявая, но съедобная.

Легионеры остановились, смотрели на реку. Виктор снял каску, вытер пот, сказал задумчиво:

— Красиво. Мирно. Если забыть про войну, можно жить здесь, рыбачить, растить детей. Просто жить обычной жизнью.

— Можно, — согласился Шрам. — Если забыть про малярию, дизентерию, засухи, голод, коррупцию, бандитов, боевиков, племенные войны и то, что средняя продолжительность жизни здесь пятьдесят лет. Но да, красиво.

— Опять цинизм.

— Опять реализм.

Милош сел на песок, закурил, смотрел на воду:

— Видел я таких мирных городов дюжину. Босния, Косово, Чад, Конго, везде. Выглядят мирно, люди улыбаются, дети играют. Потом через месяц, полгода, год — начинается резня. Соседи режут соседей, которые вчера пили вместе чай. Потому что племя не то, вера не та, политика не та. Африка, Балканы, не важно где — везде одинаково. Мир временный, война постоянная. Только прерывается иногда, потом возвращается.

Молчание. Все знали что он прав. Видели достаточно, чтобы не верить в мир долгосрочный. Война была нормой, мир — исключением. Легионеры существовали в промежутках между боями, не в мире, а в паузе войны.

Олег спросил, глядя на детей купающихся:

— А они знают что их ждёт? Дети эти? Что через пять, десять лет может быть они будут боевиками или трупами в яме?

— Не знают, — ответил Пьер. — Дети не думают о будущем, живут настоящим. Это счастье, в какой-то степени. Не знать что впереди. Мы знаем, потому видели, прошли. Они узнают позже, когда вырастут, когда война придёт. Некоторые умрут не узнав, быстро, от пули или болезни. Это