Человек в прицеле - Александр Александрович Тамоников

Последний возглас был в сторону Когана, который бесцеремонно открыл дверь в другую комнату. Аникин сразу сник, даже плечи опустились. Шелестова удивила эта метаморфоза, и он тоже заглянул в комнату. На столике была расстелена газета, на которой лежал разобранный пистолет времен войны 1812 года, рядом красовались масленка, ветошь и кое-какие приспособления для разборки и чистки оружия.

— Ну, вот об этом и еще о кое-каких подарках мы с вами и поговорим, Максим Иванович, — положил он тяжелую руку на плечо хозяина квартиры, заставил его войти в комнату и произнес: — Ну, расскажите нам, откуда у вас такая старинная вещь.

— Господи, — попытался отмахнуться Аникин, — да я уж и не помню, где нашел. Столько времени ухаживал, отчищал от ржавчины. Прямо гордость моя!

— Не поминай всуе господа нашего, — строгим голосом проговорил Коган и для важности поднял вверх палец. — Но поскольку верующих среди нас нет, то считайте это шуткой. А если серьезно, гражданин Аникин, то нас интересует, кто вам подарил этот раритетный пистолет, а также саперный французский тесак времен войны 1812 года. Все, кстати, в отличном состоянии. Что от вас попросили в ответ, какую услугу? А?

— Да вы что… — привычно хотел возмутиться Аникин, но тут снова вспомнил, что перед ним не соседи по лестничной площадке, не местный участковый, а офицеры НКВД. И от этой мысли, да еще при воспоминании о сгоревшей вместе с водителем Лопатиным машине ему стало не по себе.

— Сядьте, — приказал Шелестов, почти толкнув Аникина на диван, а сам уселся в кресло напротив хозяина квартиры. — Сейчас я вам кое-что скажу, а потом вы оденетесь и поедете с нами. А вот вопрос, куда именно вы поедете, решится в ближайшие две минуты: или в камеру, или в кабинет майора госбезопасности Когана для дачи официальных показаний и проведения очных ставок. Так вот, гражданин Аникин, пистолет и тесак вы получили в подарок от полковника медицинской службы Гусева. Он прекрасно знал, что вы еще с гражданской войны коллекционируете оружие, и преподнес вам эти раритеты. А в ответ попросил вас об услуге — отпускать санитарную машину с водителем Лопатиным иногда в распоряжение Главного военно-санитарного управления Красной армии. В частности, в его распоряжение — полковника медицинской службы Гусева Ивана Спиридоновича. Машина сгорела, потому что водитель Лопатин ее поджег и столкнул в кювет. А в машине было тело бездомного пропойцы, которое сгорело до неузнаваемости. Видите ли, гражданин Аникин, Лопатин — вовсе не Лопатин, у него другая фамилия. И взять его на работу вас тоже попросили. Кто попросил?

— Из милиции, — опустив голову, ответил хозяин. — Полковник милиции Свиридов, начальник районного отделения. Он сказал, что Лопатин — фронтовик, надо устроить его, потому что он с войны вернулся, а ни дома, ни семьи. Куда человеку податься. Я дело доброе хотел сделать для фронтовика…

— А разве добрые дела у нас делаются по чьей-то личной просьбе, официальные документы уже не используются в нашей стране? Куда ездила ваша санитарная машина, по каким маршрутам вы выписывали ей путевые листы?

— Я… — Аникин совсем сник. — Я не выписывал. Я бланки путевых листов с печатями отдавал Лопатину, а он сам их заполнял.

— И сдавал вам? — оживился Коган.

— Нет, он не возвращал, — еще тише ответил Аникин. — Я их и не видел, я подшивал другие, которые сам выписывал задним числом по городским поездкам.

— И вы не знаете, куда ездила ваша машина?

— Нет, я не спрашивал. Неудобно было, ведь он…

— Одевайтесь! — приказал Шелестов.

Фотографии двух старинных икон и одного молитвенника сделали еще тогда, когда их «раздобыл» Коган. Адвокат подтвердил, что по приказу Турминова передавал их полковнику милиции Свиридову. На нескольких предъявленных Минаеву фотографиях он сразу опознал полковника, даже добавил, что отдаст все это старушке-матери, которая с возрастом стала верующей, но ему приходилось это скрывать.

То, что полковника Свиридова вызвали на Лубянку, его не удивило. Много вопросов приходилось ему решать с разными ведомствами, включая и НКВД. Он предполагал, что предстоит какая-то совместная операция, для которой он должен будет, как обычно, выставить оцепление. Но каково было удивление Свиридова, когда его привели в кабинет комиссара госбезопасности. Полковник сел на предложенный ему стул у стола для совещаний и вопросительно посмотрел на Платова.

— Покажите, — сказал Платов Шелестову.

Максим подошел к столу и стал выкладывать перед Свиридовым фотографии подаренных ему икон и молитвенника. Фотографии были сделаны с разных ракурсов и даже с криминалистической линейкой для представления о размерах подарков.

Свиридов побледнел и поджал губы.

— Вижу, что узнали подарки, — строго сказал Платов. — Но хочу вас предупредить, что вы сейчас рискуете не партбилетом и не должностью. Мы с уважением относимся к сыновним чувствам и возрасту вашей матушки Пелагеи Дмитриевны. Вы же для нее получали эти подарки…

— Я не понимаю вас, товарищ комиссар госбезопасности, — ответил Свиридов, опустив голову и набычившись, отчего шея его стала багровой. — Если это нарушение закона, тогда предъявите мне статью Уголовного кодекса, которую я нарушил. Если это считается дискредитацией звания сотрудника полиции, то пусть меня разбирает товарищеский суд. Что происходит? Я не понимаю.

— А я вам объясню, — кивнул Платов. — А вы слушайте и старайтесь вникнуть в ситуацию. Мы пригласили вас, чтобы разобраться в вопросах, которые относятся к нашей компетенции. Это на случай, если вам вздумается заявить, что мы тут все бездельники и даром хлеб едим. Так вот вера в Бога вашей престарелой матери не относится к нашей компетенции, нам бы со своими вопросами разобраться! Подарки, которые вам преподнес полковник медицинской службы Иван Спиридонович Гусев, дарены не просто так, а со смыслом. Вы вот побледнели сейчас, Павел Гордеевич, и это правильно, потому что наступает момент, когда вы должны определиться, к какому понятию вам примкнуть: или стать свидетелем и даже жертвой обстоятельств, чужого шантажа, или врагом, который по указке вражеского агента творил беззаконие, используя свое служебное положение. Или вы нам помогаете добровольно, честно и активно, и тогда мы работаем вместе, или вы увиливаете, врете, и тогда мы доказываем вашу вину, и вы становитесь преступником, подследственным, а главное, нашим врагом. Ну, Павел Гордеевич, вы нам коллега из смежного ведомства или враг?

— Я не враг, — хрипло произнес Свиридов и стал нервно откашливаться. Шея у него снова сделалась пунцовой. — Он угрожал мне, я боялся, что… меня не поймут. Думал, что это просто… что это не имеет отношения к таким вопросам, как измена Родине, только как должностное нарушение.

— Когда это началось, рассказывайте! — потребовал Платов.