Украденное братство - Павел Борисович Гнесюк

намеков на жизнь. Казалось, сама земля под её ногами была мертва, выжжена и проклята, неспособная в ближайшие годы родить. Чёрные, обугленные, как уголь, скелеты деревьев, брошенная и искореженная техника напоминала доисторических чудовищ, павших в эпической битве титанов, чьи гигантские кости теперь усеяли это место.

Юлька не понимала, как ей удалось добраться до Ивановского, она, окончательно выбившись из сил, замерла, прислонившись спиной к обгоревшему, еще теплому борту подбитого грузовика. Село было готово к новой жизни, не все дома были разрушены. Одна из улиц представляла бесформенные груды битого кирпича да одиноко торчащие из-под завалов, печные трубы. Длинные коровники представляли собой жалкие, провалившиеся внутрь себя сараи, их крыши были сорваны взрывами. Кое-где, в самых нелепых позах, лежали тела — не в героических, выверенных позах, как на пропагандистских плакатах, а нелепо, уродливо, посмертному искренне.

Кто-то застыл, отчаянно пытаясь доползти до спасительного укрытия, кто-то сидел, прислонившись к уцелевшему обломку стены, с широко открытыми, удивленными смертью глазами, кто-то был просто разорван на части мощным взрывом, и его останки были разбросаны вокруг. Запах, стоявший в воздухе, был настолько чудовищным, всепоглощающим и плотным, что его можно было почти вкусить. От смеси трупного смрада, гари и пороха её снова, уже во второй раз за этот день, неудержимо вырвало. Юля, рыдая от бессилия и отвращения, вытирала рот рукавом своей некогда чистой, нарядной, патриотичной формы, которая теперь была вся в грязи, крови и рвоте.

В небольшой ложбинке, казавшейся ниже общего уровня земли примерно на метр, Юля среди прочих тел увидела тело плотного, невысокого мужчины в камуфляже, и её сердце бешено заколотилось, ибо она с ужасом и надеждой одновременно поняла, что это, по всей видимости, и есть её отец. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, одна его рука была неестественно прижата к груди, а другая, сведенная предсмертной судорогой, мертвой хваткой схватилась за уцелевший плетень.

Если бы не аккуратная, зияющая дыра в затылке, оставленная осколком, то могло бы показаться, что мужчина просто споткнулся и сейчас, оттолкнувшись, попытается встать и побежать дальше. Юля, сдерживая подкатывающие к горлу рыдания, дрожащей ладонью провела по грубой ткани его камуфляжа, пропитанного кровью и грязью до такой степени, что он стал совершенно неузнаваем, по этой самой форме батальона «Волчий клык», которой она когда-то, в другой жизни, так наивно и искренне восхищалась, видя в ней символ мужества и доблести.

Девушка, собрав всю свою волю в кулак, попыталась перевернуть тяжелое, окоченевшее тело на спину, чтобы увидеть его лицо, но у неё ничего не получилось, несмотря на все её усилия. Тогда она схватила автомат, что валялся рядом в грязи, и, используя его как рычаг, напрягла все свои небольшие, истощенные силы и, с трудом пересиливая трупное окоченение, смогла все же откинуть тело на спину. Она увидела незнакомого совершенно чужого мужчину. От нервного потрясения она, вытащив у мёртвого берет из-под ремня, накрыла им его лицо, словно саваном, и громко, навзрыд, разрыдалась, чувствуя, как почва уходит у неё из-под ног.

— Папа, где же ты?! — Закричала Юля в пустоту, срываясь с места и спотыкаясь о комья земли и обломки. — Папа, я здесь, отзовись!

Она вглядывалась в дымные окрестности села, и в её мозгу, все еще отравленном годами пропаганды, напрасно, как на плохой пленке, пыталась родиться героическая, патетическая картина. Вот в тяжелом, яростном бою с ненавистной русней до последнего вздоха, до последней капли крови бьются несгибаемые сыны Украины, отстаивая каждую пядь родной земли. Внутри зародилась жестокая и беспощадная правда, увиденная реальность кричала ей совсем другое, опровергая все мифы. Вокруг не было никаких следов героического боя, лишь хаотичные, беспорядочные следы панического, поспешного отступления.

Здесь не было ни десятков брошенных раненых товарищей, ни сотен растерзанных убитых, а только труп бойца, оставленный в стороне от основных позиций. Почему же к ней пришло пронзительное понимание всей бессмысленности этого ада, а не к тому, кто бросал сюда армии? Осматривая территорию села вокруг, девушка задумалась, когда смогут наделённые властью люди, политики окончательно смогут прозреть что их «великая идея» ведет к ужасным смертям в грязных лужах.

Она снова побежала вперед, уже не видя ничего вокруг, падая, сбивая колени и локти в кровь, и снова поднимаясь, ошалело, безумно наблюдая по сторонам, но не замечая ничего, кроме внутренней боли. Её собственное тело, обычно легкое и послушное, теперь казалось неестественно тяжёлым, неподъемным, как будто его налили свинцом. Добравшись до частично сохранившегося плетня, она повисла на нем, чувствуя, как последние силы покидают её.

Когда силы её почти окончательно оставили, и Юля начала медленно, как в кошмарном сне, опускаться на колени, чувствуя, как её кто-то сильный осторожно обхватил за плечи, она, сделав последнее усилие, смогла обернуться, увидев на мгновение перед собой лицо, затянутое в тёмную балаклаву, с застывшим в глазах состраданием. Юля не в силах больше сопротивляться, полностью отключилась, погрузившись в спасительное, беспамятство небытия.

Российская штурмовая группа, состоящая из закаленных в десятках боевых выходов, видавших многое и прошедших через горнило самых ожесточенных столкновений бойцов. Их действия были отработаны до состояния почти что инстинктивной, идеальной слаженности, где каждый член группы понимал другого с полуслова и с полувзгляда. Эта группа вошла первой после артобстрела, чтобы задавить пулемётные гнезда в крестьянских дворах и стала острием копья.

Штурмовики вошли на безлюдные, вымершие и наполненные звенящей, неестественной тишиной улицы стратегически важного, много раз переходившего из рук в руки села. Перед ними стояла четкая конкретная и понятная задача — не просто провести разведку боем, а надежно обеспечить и закрепить плацдарм для последующего ввода и наступления основных, более многочисленных сил, а также провести тотальное подавление любого противодействия и обнаружить уцелевших из гражданского населения.

Однако, как это уже становилось печальной нормой в последнее время, несмотря на все ожидания и приготовления к яростному встречному бою, к своему собственному удивлению, штурмовики так и не встретили яростного огня. Украинские войска, очевидно, трезво осознавая полную тактическую бессмысленность и гибельность дальнейшей обороны на этом окончательно разрушенном рубеже, уже спешно, в полном оперативном беспорядке, местами переходящим в откровенную панику, покинули село. После себя отступающие оставили догорающие скелеты бронетранспортеров, разбросанное по обочинам снаряжение, пустые гильзы и тягостную, давящую на психику звенящую тишину, нарушаемую лишь потрескиванием догорающих где-то в глубине развалин деревянных балок.

Лишь около двадцати минут назад, на самом начальном этапе зачистки, русскому штурмовому отряду пришлось провести короткую, но невероятно яростную и кровопролитную зачистку в полуразрушенном, почерневшем от многократных попаданий и открытого огня коровнике