Полное погружение - Сергей Александрович Васильев

Ей с удивительной легкостью удалось вписаться в новое время. Как по мановению волшебной палочки, на пути встречались сочувствующие и помогающие люди, без которых она вряд ли бы выжила, и только известные грозные события предстоящего 1917-го года пробуждали понимание надвигающейся катастрофы, в которую летела огромная страна, занимающая шестую часть суши.

Ялик, покачиваясь и разрезая гребешки черноморских волн, неспешно пересекал Севастопольскую бухту. В зеленоватой воде отражалось солнце, вонзая белёсые спицы закатных лучей в малахитовую пучину, скрипели уключины, равномерно плескались вёсла. Вася задремала, укачавшись на волнах, но резко вздрогнула, когда лодочник вдруг громко свистнул, бросил вёсла и замахал руками, привлекая к себе внимание.

— Что случилось? — спросила девушка, с тревогой оглядываясь по сторонам.

— Всё хорошо! — успокоил пассажиров лодочник, — товарища увидел, надо гостинец ему передать, с утра вожу. Не беспокойтесь, ваша милость, не задержу.

— Здрасте, Ахиллес Хрисанфович, — Петя первым поприветствовал владельца приближающегося судёнышка.

— И тебе не хворать, студент! Приехал на побывку? — раздался с соседней лодки низкий, как рычание медведя, хриплый бас. — А ты, Трофим, что шумишь? — добавил он, обращаясь к яличнику.

— Так обещанное целый день вожу, никак с тобой не свиделся! А мне завтра обратно в Балаклаву, — ответил Трофим и выудил из-под сиденья небольшой свёрток, аккуратно замотанный в холстину.

— Твой продукт? — улыбнулся моряк.

— Не сомневайся! Сам солил, сам коптил!

— Ну, спасибо, Трофим, порадовал! — бас Ахиллеса притих и стал похож на довольное урчание. — Мне сегодня надо постояльца кормить, вот думал — пойду за боцманским пайком(*) в Ушакову балку, а тут ты… Как будто Спаситель тебя послал…

— А с чего это ты постояльцев берёшь? Денег не хватает?

— Да нет, Трофим, не в деньгах дело. Человек попался хороший, умный, хоть и молодой совсем. В беде оказался — память ему отшибло, вот я и пожалел… Он только из гошпиталя, а его на службу гонят — беспамятного. Ему б не в казарму, а в покой домашний, да откормиться. Вот и оставил у себя, пока оклемается.

— Из наших?

— Нет… Бери выше, из мичманов!

— Простите, — встрепенулась Вася, — а вашего постояльца-мичмана не Даниилом зовут?

— Он самый, — кивнул Ахиллес, обратив внимание на Васю, — а вы кем ему приходитесь, барышня?

— Именно это я и хотела бы выяснить, — глядя в прищуренные глаз Ахиллеса, с некоторым вызовом произнесла Стрешнева, — при личной встрече, — добавила она, видя, что моряк собирается что-то сказать.

— Дядя Ахилл, мы с полудня его ищем, — вмешался Петя, — хотим кое-что узнать…

— Так он же ничего не помнит… — удивился яличник.

— Вот и проверим, — уверенно ответила Вася.

— Ух! — Ахиллес передернул плечами, — огонь-девица! Это дело. Увидит знакомое лицо и опометается. Приглашаю на ужин, гости дорогие. Не побрезгуете флотским угощением?

— Нисколечко, — обрадовалась Василиса. — Ради такой возможности я согласна на дежурство по флотской кухне.

— Не по кухне, а по камбузу, — захохотал Ахиллес. — Давайте, я помогу вам перебраться. Ты, Трофим, не в обиде?

— А чего обижаться? Мне вперёд заплатили, я только рад.

— Вот и славно! Поехали!..

* * *

Поднявшись от причала по каменным ступенькам лесенки-улитки, утопающей в пышных зарослях плюща и жимолости, подушкой лежащих на желтоватых камнях, Вася в сопровождении Пети и Ахиллеса оказалась в небольшом дворике, отгороженном от остальной слободки одноэтажным домом, более длинным, высоким и основательным, чем дом бабы Груни и большинство домов в этой стороне.

В Севастопольской Аполлоновке всего две улицы — Пляжная и Причальная, и один переулок — Яличный. Поэтому Ахиллес, Силантьич и Аграфена Осиповна по-любому приходились друг другу соседями. Её жилище находилось совсем неподалёку. Однако отдельный, изолированный вход с причала к дому яличника и глухая стена здания, отгораживающая двор от слободки, создавали иллюзию уединённой хижины отшельника.

В другое время Васе было бы интересно посмотреть на быт моряка императорского черноморского флота, она бы с любопытством озиралась по сторонам, но сейчас всё её внимание сосредоточилось на летнем очаге с чугунным казаном, за которым копошился, подкладывая дровишки, Даниил Мирский собственной персоной.

Василиса обратила внимание, насколько он не был похож на себя самого недельной давности. Госпиталь — не в счёт, там внешность у человека вообще отсутствует: её заменяет инвалидная маска в больничном антураже, но она сразу же трансформируется при возвращении к здоровому образу жизни.

Даже если исключить госпитальные приключения, Мирский кардинально преобразился. Вместо брендовых шмоток, призванных вызывать зависть всех девиц континента, он был одет в тельняшку с чужого плеча и просторные парусиновые штаны, подвернутые до колен.

— Здравствуй, Даниил, — тихо произнесла Вася, спрятав за спину руки, мешавшие почему-то началу разговора.

— Привет, Лисси, — севшим голосом ответил Мирский, бросив на землю чурбачок, который намеревался разрубить.

Дэн тоже был удивлён, ведь Василиса предстала перед ним в совершенно новом образе. Он видел её пацанкой в джинсах и майке, в роли аристократки на съёмочной площадке и в одежде сестры милосердия — в госпитале, но то был маскарад, и Мирский не фиксировал внимание на театральных метаморфозах. Сейчас перед ним стояла юная девушка в длинном, шёлковом, струящемся по фигуре платье, с растрёпанной шевелюрой и глазами, в которых не было ни дерзкого вызова, ни снисходительной иронии, а только участие и надежда… Да-да, именно надежда на то, что он мог знать неведомое ей самой.

Рядом с Василисой остановился робкий студент в форме железнодорожника, за его спиной, словно гора, вырос Ахиллес, а Мирский всё смотрел на Васю, как очарованный странник, не понимая, как должен себя вести и что говорить. Весь предыдущий жизненный опыт, включая сценический, показался ему фиглярством. Он молчал…

— Ну что, признал таки? — выручил яличник артиста своим вопросом, — вспомнил?

— Да, — охотно кивнул Мирский, обвёл взглядом присутствующих и оговорился, — но не совсем. Надо бы пообщаться побольше, многое — как в тумане.

— Да на здоровье, — благословил Дэна Ахиллес, — разговаривайте, сколько душе угодно, а я пока кулеш доварю и к столу приглашу.

— А мне пора… Пойду я, пожалуй, — заикаясь и сбиваясь, прошелестел Петя, — надо к бабе Груне наведаться, предупредить, что всё хорошо… Да и вообще…

—