Искатель, 2004 №11 - Сергей Юрьевич Борисов

ИСКАТЕЛЬ 2004

№ 11

*

© «Книги «Искателя»

Содержание:

ПРЕСТУПНЫЕ ХРОНИКИ

Сергей БОРИСОВ

ШЕЙНДЛИ ЗОЛОТАЯ РУЧКА

Ирина КАМУШКИНА

НА ПОРОГЕ БЕЗУМИЯ

повесть

Алексей ФУРМАН

СЕЛЕКЦИОНЕРЫ

рассказ

Кирилл БЕРЕНДЕЕВ

ДОБРОЛЮБОВ

рассказ

Виктор ЛАРИН

ЭСТАФЕТА

рассказ

МИР КУРЬЕЗОВ

ДОРОГИЕ НАШИ ЧИТАТЕЛИ!

В следующем номере журнала «Искатель» мы завершаем публикацию материалов Сергея Борисова из цикла «Преступные хроники». Если кто-то из вас захочет продолжить знакомство с новыми аналогичными материалами этого автора, он может заказать «Детективы «Искателя», который полностью составлен из произведений цикла «Преступные хроники». Журнал «Детективы «Искателя» выходит в виде книги в твердом переплете. На обложке будет указано: Сергей Борисов «Багровые хроники».

Сергей БОРИСОВ

ШЕЙНДЛИ

ЗОЛОТАЯ РУЧКА

Беспокойное кладбище

Это раньше — помните песню? — на Ваганьковском все спокойненько было. Относительно, конечно, особенно если в полночь. Нынче годы не те, сейчас там и днем не расслабишься. Причем ладно бы привидения — бестелесные и безвредные, так нет же, существа из плоти и крови вечный покой нарушают. То хулиганье объедками надгробие Есенина завалит, день рождения поэта отметив; то охотники за металлом бронзовый мольберт с памятника художнику Васильеву срежут; то свихнувшаяся девица при ясной луне могилу Талькова осквернит нагим своим телом… Но это все случаи единичные. А вот то, что творится на дорожке Щуровского — есть на Ваганьковском кладбище такая аллейка, — явление каждодневное.

Вы минуете ворота и сквозь деревья и частокол надгробий видите церковь. Идите к ней. Оставив справа могилы Высокого, Листьева и первого красавца советского кинематографа Сергея Столярова, поворачиваете направо — аккурат за последним пристанищем братьев Квантришвили, то ли меценатов, то ли бандитов, с этим новейшая история России еще не определилась. Теперь прямо метров пятьдесят-шестьдесят. Как заметите среди мокрых веток пальмовые листья, такие чужеродные здесь, в продрогшей слезливой осенней Москве, — снова направо.

Но не сразу. Приглядитесь и прислушайтесь. Быть может, вы увидите и услышите такое, что заставит вас повременить, а то и повернуть вспять.

…Три парня с бычьими шеями стоят столбами, не подпуская к могиле выводок девиц во главе с разодетой в пух и прах дамой.

— Подождете! — говорит тот бугай, что за главного. — Это вам не клиентов на шоссе ловить. Тут суетиться не надо.

Дама, она же?мамка? она же?бандерша? упирает кулаки в бока:

— А ты кто такой, чтобы на поклон не пускать? Не фраерок ли залетный? Что фиксы щеришь? Не страшно.

Парень багровеет. Девицы жмутся друг к другу и выставляют вперед зонтики.

Типичная сцена. Дракой она, скорее всего, не завершится. Поматюгавшись всласть, противники помирятся и рассядутся на оградке с пластмассовыми стаканчиками в руках. Чокнутся, выпьют, покурят, нацарапают на скульптуре несколько слов или сунут записку под камни у изножья, и пойдут себе…

До рукоприкладства обычно доходит, когда у могилы сталкиваются мужские компании, причем одна уже хорошо навеселе: «Давно тут сидим!» — а другая только готова начать возлияния, нетерпеливо позвякивая бутылками в пакетах и сумках. А уж если одна из «бригад» не столичная, а «гастрольная», тогда и вовсе держись. Иногда дело все же кончается миром, но чаще либо новоприбывшие, либо старожилы уступают место боя, окропляя землю каплями крови, срывающимися с разбитых носов и рассеченных бровей. Победители же пьют за успех, за «покровительницу», а потом кто-то из них начинает карябать ножиком по мягкому камню, из которого сделана статуя…

В общем, если у могилы, осененной чугунными пальмовыми листьями, кто-то есть, лучше к ней не приближаться. Дождитесь, когда пятачок перед ней опустеет, тогда шагайте смело. Хотя ожидание может быть долгим, ведь навещают могилу в день до сотни человек, смысл потерпеть, право же, есть.

Правда, поначалу вы, скорее всего, будете мучиться недоумением: отчего такое столпотворение? Ни доски с золочеными буквами на цоколе, ни имени-фамилии, ни дат рождения-смерти. Лишь присмотревшись к царапинам и сложив их в слова, вы кое-что начнете понимать.

«Нижний все помнит. Бригада из Ростова-папы».

«Соня, избавь от ментов. Цыпочки с Ленинградки».

«Мама Соня, помоги, мы идем на дело. Тюменская братва».

— Примета есть, — пояснит испитой «экскурсовод» из бывших интеллигентов, которых немало на Ваганьковском. Вы и не заметили, как он подкрался. — Если поклонишься Сониной могилке, нипочем «легавым» тебя не зацепить. Обойдет беда! Как ее обходила. Сонь-ка-то Золотая Ручка удачливей всех «фартовых» была. Вот и идут люди, чтобы выпить за ее здоровье… тьфу ты, в память о ней. А вы как, пить будете? Может, плеснете? Душа горит!

Если у вас собой «было» — плесните. В отличие от обычных посетителей знаменитой могилы, «экскурсоводы» — народ мирный. И разговорчивый. Коли попросить, так поведают под сардинку и рюмочку историю жизни и смерти Шейндли-Суры Блювштейн по прозвищу Сонька Золотая Ручка.

Рассвет

Официально Лейба Соломониак был мелким торговцем. Соседи знали, что промышляет он и ростовщичеством. Однако не эти занятия приносили еврею из местечка Повоизки Варшавского уезда необходимые для существования средства. Лейба был «блатер-каином», то бишь скупщиком краденого. Солидным, надежным, хотя и не из самых успешных, потому как настоящие «фартовые» в Повоизки не заглядывали. К сожалению.

— Ничего, дочка, — говорил иногда отец. — Лучше рыба-фиш по праздникам у себя дома, чем селедка каждый день, но в Сибири.

Шейндля-Сура внимала отцу с почтением. Его наставления она ценила, в отличие от бесконечных причитаний матери, которые пропускала мимо ушей.

— Учись. Пригодится! — говорил отец.

И Шейндля училась. Благо в «учителях» недостатка не было.

— Стекла выставлять лучше «колючкой», — разглагольствовал ночной вор — «шнифер» — по прозвищу Синица. — Гвоздик закаленный согнешь, вот «колючка» и получится. Хорошо режет: кто в квартире спит — не проснется.

Но к «шниферам» Шейндля Соломониак особого пиетета не испытывала. Куда больше ей нравились «чистяки» — мошенники в приличном платье, работавшие «на доверии». Они были лениво вальяжны, говорили складно, будто из благородных, и руки у них были белые-белые…

Шейндле до озноба хотелось быть