Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

в ливневую трубу, привалились к прохладным сводам. Открыли коробки с завтраками, и я угостила Эми бутербродом с сыром и пастой веджимайт[513], а она меня — паровой булочкой со свининой. Обычно Эми тоже приносила с собой бутерброды или рулет с начинкой, как все, — она просила маму не давать ей в школу китайскую еду, но иногда миссис Фан все-таки давала ей остатки от ужина. Это были мои любимые дни, мы всегда делились друг с другом. Слышен был разговор Мелиссы и Паулы, которые загорали на трубах.

— Вот ужас, — говорила Паула, — ты точно не заболела? Может, сходишь в медкабинет? Надо убедиться, что ничего серьезного.

— Это из-за глаз, вот и все, — объяснила Мелисса. — Когда коробку открыли, от них так воняло!

— А по-моему, они вообще не пахли, — возразила Паула.

— Да ну! Я ими насквозь пропиталась — и волосы, и одежда, и кожа... всюду эта вонь!

— Ничего такого не помню.

— Поговорим лучше о чем-нибудь другом.

— Не помнишь, от них пахло? — шепнула я, и Эми мотнула головой. Наверное, мозг посылал Мелиссе ложные сигналы, как у меня перед приступом всегда появлялся во рту вкус жженого сахара, но о приступах думать не хотелось. Не может быть, чтобы они вернулись. Не может быть.

— Она меня назвала “птенчик мой”, — сказала Эми.

Я и сейчас представляю, как она сидит рядом, прижав к груди колени. А лучше бы не вспоминать.

— Что? — переспросила я.

— Миссис Прайс. Назвала меня “птенчик мой”. В первый раз в жизни.

Ради нее мы на все были готовы.

На следующем уроке миссис Прайс сказала:

— Надеюсь, люди, вы сегодня слушали внимательно. Сейчас будет небольшой тест — просто проверим, помните ли вы новые термины. Эми, раздай, пожалуйста, листки.

И все поняли, почему она выбрала Эми, — Эми убирала за Мелиссой. И я подумала: зря я не вызвалась — кто знает, какие привилегии теперь получит Эми. Но когда Эми протянула листок Карлу Параи, он понюхал край, за который она держалась, и скривился: блевотиной несет! — и весь класс покатился со смеху, хоть миссис Прайс и сказала: ничего смешного.

— Итак, вам нужно всего лишь подписать на схеме части глаза, — объяснила она. — Работы минут на пять, не больше.

Я полезла в пенал за своей “счастливой” ручкой — а ручки нет. Ни в пенале, ни в парте, ни на полу. Нигде.

— Начали, — велела миссис Прайс, и все взялись за работу. Кроме меня. Я подняла руку, еле-еле, она казалась вдвое тяжелее.

— Что, Джастина?

— Не могу найти ручку.

Смешки.

— Разве нет у тебя запасной? Или карандаша?

— Это моя любимая ручка.

Снова смешки.

— Ты хитришь, Джастина?

— Нет, миссис Прайс.

— Есть у тебя другая ручка?

— Да.

— Вот ее и возьми.

Я уставилась на схему глаза, пустую, ждавшую, когда ее подпишут. И не могла вспомнить ни одного термина. Голова, руки, ноги — все будто увязло в тине. Рядом со мной Эми, заполнив последний пропуск, откинулась на спинку стула. Я могла бы подсмотреть у нее ответы — запросто, запросто, Эми была бы не против, — но списывать я не привыкла. За окном покачивались на толстых зеленых стеблях подсолнухи, к их черным серединкам подлетали отяжелевшие от зноя пчелы. А я так ничего и не вспомнила, между тем миссис Прайс торопила: “Осталась одна минута”, время поджимало. Я написала наверху страницы свое имя, подчеркнула. Со стены смотрела из рамки Дева Мария с горящим сердцем, в котором расцветали розы.

— Ну что, люди, проверяем работы друг у друга — каждый передает листок соседу слева, — распорядилась миссис Прайс.

Мелисса протянула мне свой листок, а я свой — Эми. Карл в шутку попытался выкинуть свой в окно.

— Само собой, — пояснила миссис Прайс, — тот, кто сидит в конце ряда, встает и отдает свой листок первому в ряду. Удивительно, что вам приходится объяснять. Вы уже не дети малые. — Но она не сердилась на нас, не то что другие учителя. Это звучало как шутка для посвященных, для членов тайного клуба.

Карл улыбнулся мне, проходя мимо. Густая черная челка, в глазах золотые искорки.

— Итак, ответ на первый вопрос? — обратилась к нам миссис Прайс, и класс отозвался хором:

— Роговица.

— Верно, — сказала она, а я поставила в работе Мелиссы галочку. — А на второй?

— Склера, — ответили все, кроме меня. Вторая галочка. Краем глаза я видела, как Эми ставит в моей работе большие кресты, спеша добраться до последнего пункта — видно же, что я ничего не написала.

— Отлично, — похвалила миссис Прайс. — Я вами очень довольна.

В конце урока миссис Прайс попросила всех продиктовать оценки, чтобы записать их в синий журнал — значит, тест был настоящий, хоть она и не предупредила нас. Почти все написали без ошибок, несколько человек — с одной ошибкой, кто-то один — с двумя.

— А у Джастины? — спросила миссис Прайс.

— Ничего, — сказала Эми.

— То есть как — ничего?

— Пусто. Ноль. Ничего не написала.

— Боже, — вздохнула миссис Прайс.

— Ну, вверху она написала свое имя, — усмехнулась Мелисса, заглянув в мой листок. И похлопала меня по руке. — Хотя бы в нем ошибок нет.

Дружный хохот.

— Ладно, спасибо, — сказала миссис Прайс. — Не стоит насмехаться над чужими промахами.

— Я не насмехалась, — вскинулась Мелисса, но миссис Прайс подняла руку — продолжим! — и Мелисса уже не в клубе для избранных, а что может быть горше? — Я не насмехалась, — шепнула Мелисса.

Эми вернула мне работу, я кивнула и спрятала листок подальше в парту, под тетради в обложках из обоев, похожие на кусочки дома — стены крохотного разрушенного жилища. Вдохнула поглубже, задержала дыхание. Доктор Котари говорил, что сильные потрясения могут вызвать приступ, только бы сейчас не расплакаться.

После звонка мне не терпелось улизнуть. Я убрала учебники, поставила на парту перевернутый стул и вместе с Эми поспешила к двери, но миссис Прайс окликнула:

— Джастина, можно тебя на минутку?

И разве не этого я ждала? Разве не мечтала, что миссис Прайс пошлет меня с каким-нибудь поручением или попросит помочь в классе после уроков? Каждый день избранные — ее птенчики, как она их называла, — задерживались после занятий, выбивали перепачканные мелом тряпки, закрывали верхние окна, дергая за длинные веревки, которые закрепляли на крюках, чтобы никто случайно не зацепился и не задохнулся. Натирали до блеска медные подсвечники на алтаре Девы Марии, собирали в монастырском саду свежие цветы и ставили в хрустальную вазу перед образом. Самых везучих посылали в обед со всякими поручениями: забрать из химчистки одежду миссис Прайс, купить лекарства по рецептам, сбегать за диетическим порошком для молочного коктейля. Миссис Прайс давала им деньги из своего кошелька — иногда даже сам кошелек, — а на сдачу разрешала покупать в киоске сладости: бумажные кульки с жевательными конфетами в виде бутылочек, самолетов, листиков мяты и эскимосов или леденцовые палочки, белые с красными кончиками, точь-в-точь зажженные сигареты. “Птенчики”, изящно зажав их в пальцах, прохаживались по игровой площадке мимо менее удачливых собратьев, стряхивая воображаемый пепел.

— Мелисса, ты мне тоже нужна, — сказала миссис Прайс. — Линн, возьми тряпки и выбей во дворе, пожалуйста. Остальные свободны. — Дождавшись, когда все разошлись, она продолжала: — Мелисса, мне кажется, ты должна извиниться перед Джастиной.

— Извини,