"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Вот оделся даже, как вы. Что-то вроде талисмана. Значит, такие правила сейчас у нас?

– Какие правила?

– Касаться нельзя… Говорить то, что я хочу вам сказать, нельзя, да? Смотреть можно?

– Можно.

– А петь можно?

– Да.

– А вот так можно?

Макар пружинисто вспрыгнул на стул, мощно оттолкнулся ногами – его тело перевернулось в воздухе, и он сделал стойку на руках на крышке рояля. Легко, без усилий, как гимнаст. Затем Макар начал медленно сгибать руки, опуская ноги. Светлые волосы растрепались, упали на лоб. И вот уже его тело параллельно крышке рояля…

Катя замерла.

Макар вдруг резко распрямил руки, так что его лицо оказалось на уровне Катиного лица, так близко, что его губы…

– Что вы сказали своему отцу в тот вечер? – спросила Катя.

Он напрягся. Его руки дрогнули, но он удержал стойку.

– Отвечать сейчас?

– Да, отвечать прямо сейчас. Что вы сказали отцу? Почему он так расстроился?

– Я ему сказал, что мы больше никогда с ним не увидимся.

Катя похолодела.

– Как же это? Почему?

Он чуть согнул руки в локтях и снова распрямил. Его тело – как струна.

– Я сказал, что я больше никогда к нему не приеду. А он не сможет приехать ко мне. Он сказал: «Сынок, есть много нейтральных стран, увидимся там. Я, если нужно, выхлопочу для себя дипломатический паспорт, костьми лягу, чтобы его получить». А я ему сказал: «Не стоит. Нам вообще не стоит больше встречаться, потому что… Мне и моей семье надо как-то определяться, как-то прибиваться к одному берегу. И тот берег там. И чтобы у дочек тоже не было проблем никаких в будущем. Так что нам лучше не встречаться с тобой. Ну, ты же понимаешь, папа? Ты все понимаешь. Раз уж ты теперь такой одиозный международный изгой, не тащи нас за собой в омут. Это наша последняя с тобой встреча. Но ведь есть же скайп и WhatsApp».

– Но вы же уверяли меня, что любили отца… как же вы могли сказать ему такую вещь?!

– Сказал, – Макар все держал себя в этой чертовой гимнастической стойке. Оторвал правую руку от крышки рояля и остался на одной левой, а правую сжал в кулак. И по-прежнему смотрел Кате в глаза.

– Это вы так решили? Вы сам? Или это было ваше с женой совместное решение? Или она вас заставила?

Макар спрыгнул на пол.

– Все узнали, что хотели?

Катя повернулась и пошла к двери. Но Макар встал у нее на пути.

– Нет. Только не сейчас, – взмолился он. – Не бегите. Не бросайте меня сейчас.

– Нас с напарником ждет работа, – покачала головой Катя.

– Подождет. Не уходите, – Макар протянул руки – нет, не обнял ее, он по-прежнему ее не касался, но словно взял ее в кольцо в этом своем странном объятии без прикосновений.

– Макар…

– Нет, не позволю уйти. Больше не позволю сбежать. Никому бы не рассказал это – только вам. И сбежать после такого не позволю. Посмотрите на меня… ну, посмотрите же на меня!

Катя, все пытавшаяся как-то отстраниться, взглянула на него. Такой отчаянный… что-то болезненное во взгляде… алкоголь, да… или все вместе?

– Вы никуда не уедете сегодня, – Макар наклонился к ней, чуть касаясь губами ее волос. – Вы останетесь со мной. Я вас не отпущу.

– Это невозможно. Макар, вы женатый человек, ваша жена здесь.

– В коттедже гостевом… Не здесь. Черт с ними со всеми, пусть они здесь, а мы там… Камин сам растоплю, ноги тебе вымою, воду эту выпью после… буду слугой… буду рабом твоим, буду всем, чем захочешь, сделаю все, что мне прикажешь. Вели – умру. Вели – дышать я буду лишь для тебя!

– Я приказываю.

– Что? – Макар попытался улыбнуться, но улыбка у него не получилась. Потому что он уже плохо владел собой.

– Отпустите меня!

– Нет, приказ неверный.

Он одной рукой крепко обнял Катю, стиснул так, что она почти задохнулась, а другую руку протянул к лампе и потушил ее.

Тьма…

Его горячие губы…

Поцелуи…

Ураган поцелуев…

Катя попыталась вырваться. А он схватил ее ладонь, притянул к себе и Катиными пальцами зацепил ворот своей рубашки, рванул, так что пуговицы отлетели, открывая его гладкую грудь. Крепко прижал к себе – так что Катю обожгло жаром, что сжигал его в этот миг.

– Я умираю… я умираю без тебя… не хочу жить, – шептал Макар. – Тебя нет и меня нет. Я умирал здесь… я даже ничего не видел, не замечал… ни ментов, ни обыска… я подыхал без тебя… А потом ты вошла… И я… Мне на развод полтора года потребуется… Если тебя не будет все это время со мной, рядом, я просто умру… Неужели ты это допустишь? Неужели я так противен тебе?

– Вы не противны мне, но я…

Поцелуй…

Этот чертов, чертов, чертов его горький поцелуй…

И Катя сделала две совершенно противоположные вещи, о которых никогда потом не жалела. Хотя и понять саму себя не могла.

Обвила его шею руками. А когда им обоим не хватило воздуха в этом поцелуе, и он оторвался от ее губ, сказала:

– Отпустите меня сейчас же!

Яркий свет вспыхнул в гостиной. Такой яркий, что ослепил их. Хрустальная люстра.

– Отпусти ее.

В дверях возникла высокая мощная фигура. Нет, не Клавдий Мамонтов, как Кате померещилось в первый миг.

Иван Аркадьевич Дроздов.

– Я сказал, отпусти ее сию минуту.

– Иван Аркадьевич, уйди, – Макар, не выпуская Катю из своих объятий, обернулся к нему.

– Не веди себя как свинья.

– Циклоп, уйди. Не твое дело.

– Это нас всех касается. Она не кукла твоя.

– Уйди вон! Не то…

– Что? – Циклоп, хромая, медленно шел к ним.

– Вышибу мозги! – Макар, крепко удерживая Катю за руку, повернулся к Дроздову. – Не посмотрю, что ты великий каратист и что позвоночник тебе сломали. Вышибу мозги сейчас, здесь!

– Ты протрезвей сначала. Оставь ее и подойди ко мне.

Макар не двинулся.

– Я кому сказал? Мальчишка! Ну? – Циклоп повысил голос.

Макар отпустил Катю. Взял с рояля стакан и шарахнул его об пол.

– К твоим услугам.

– Уходите отсюда, – почти приказал Циклоп Кате.

– Подождите, постойте, вы что? Макар… Иван Аркадьевич, вы с ума сошли? Прекратите, – Катя, сама не зная как, оказалась впереди Макара, заслоняя его собой от Циклопа.

– Пьяная скотина, – Дроздов шагнул вперед. – Ты что себе позволяешь? В этом доме, в его доме, твоего отца… при жене! Даже если понравилась она тебе, ну, допустим, сильно понравилась, все равно так себя не ведут!

– Я говорю сразу прямо,