"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

Меланья послушно встала. Майор держал ее за руку. Потом отпустил.

– Говорю вам, со мной ничего не будет. Я не умру.

– Вы приняли антидот?

– Антидот? – Меланья нахмурила темные брови. – Разве от яда бледной поганки есть антидот? Нет… все было проще. Я просто не пила никакого шоколада.

– Но она… свидетельница видела это своими глазами! Вы его проглотили!

– Для этого и были нужны свидетели, помните, что я вам говорила? – Меланья усмехнулась. – Я взяла чашку, сделала вид, что пью из нее, но не выпила ни капли. А проглотила леденец.

– Леденец?!

– Я держала его за щекой, – усмехнулась Меланья. – А что вы так побледнели, майор? Да, леденец… Я хоть как-то пыталась подстраховаться, соломки подстелить даже в пароксизме страсти и гнева… Чтобы свидетели потом на суде показали – она тоже пила шоколад. Если меня поймают за руку и я буду все-все отрицать. Да – что не я положила туда яд. Что я тоже невинная жертва, которая только по счастливой случайности не пострадала.

Майор Скворцов прислонился к стене.

– Что вы наделали, Меланья Андреевна? – спросил он. – Всю свою жизнь под откос… красоту… молодость… Стоило ли это?

– Стоило, – Меланья закрыла глаза и медленно открыла их. – Не дай бог, сами когда-нибудь окажетесь в такой ситуации, как я… Вы женаты?

– Свободен… то есть разведен.

– А там у вас пуля? – спросила вдруг Меланья, указывая на его перевязь и гипс.

– Перелом. Спортивная травма.

Подошедший дежурный по ИВС, встревоженный всем этим внезапным непонятным переполохом, с удивлением взирал на их лица – так ли говорят начальники отдела полиции с пойманной с поличным убийцей?!

– Я вам благодарна за ваше горячее стремление спасти мне жизнь, – с теплотой в голосе сказала Меланья.

– Меланья Андреевна…

– Я подумала над вашими словами. Насчет помощи в розысках настоящего отравителя. Попробуйте потянуть знаете за какой конец?

– За какой? – хрипло спросил майор Скворцов и снял свои очки, столь похожие на пенсне.

– Может быть, вы уже в курсе от ваших источников в нашем доме, что у моего свекра был личный юрист, поверенный в его делах – некто Гурский. И свекор ему звонил накануне. Я хотела узнать, в чем там дело. Зачем ему Гурский понадобился так срочно. Свекор приглашал его на день рождения моего мужа, – Меланья секунду помолчала, – но Гурский не смог приехать тогда. Наверное, вам все это уже известно. Однако вы не знаете главного. Я с самим Гурским по этому поводу не связывалась. Он бы мне ничего не сказал про Савву. Мои поверенные из Лондона нашли человека в его офисе и за плату… за деньги он сообщил, что Савва хотел сделать какой-то важный подарок моему мужу. И для этого он решил встретиться со своим поверенным в делах.

– Подарок Макару?

– Да. Что за подарок, я не сумела узнать. Так узнайте вы.

– А он нам скажет, этот ваш юрист? Раз он даже от вас втайне…

– Макар теперь главный в доме и в делах. А Гурский не привык разбрасываться богатой клиентурой. Он захочет продолжить сотрудничество. Так что… Макару он скажет все, ради того, чтобы тот и дальше держал его здесь, в России, в роли своего поверенного.

– Хорошо, спасибо. Принял ваш совет к сведению. Вам нужно что-нибудь?

– От вас? Нет.

– Я имел в виду… из дома. Вещи? Может быть, какие-то лекарства? Что необходимо во время беременности? – аккуратно спросил Скворцов.

– Я вам потом скажу, – Меланья пристально посмотрела на него. – Вы ведь не раз еще станете меня допрашивать, правда?

Глава 40

«Как мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку…»

9 февраля 1861 г. 11 часов вечера

Гостиница-трактир Ионы Крауха

…Иль перережь соперников своих…

Клавдий Мамонтов переиначил про себя стих из «Маленьких трагедий», слушая, как Александр Пушкин-младший беседует с армейским майором, которого они выдернули с позднего ужина, как только вернулись от корнета Хитрово.

– Как выглядел тот корнет? – допытывался Пушкин-младший. – Какой он из себя?

– Молодой. Тощенький и с таким гонором! На меня словно на насекомое какое глянул. Монокль в глазу на шнурочке.

– Монокль?

– И помадой от него несло – волосы напомажены. Такой франт… усишки торчком… фендрик столичный.

– А лицо у него какое было, глаза, нос?

– Лицо… тоже молодое. Глаза… да не рассмотрел я, это же был офицерский ужин, и мы, сами понимаете, того-с… Я-то потом удалился, а господа офицеры еще остались пить.

– Кого из офицеров можно расспросить, кто может описать этого корнета?

– Думаю, никто. Выпимши ведь все… до сих пор с похмелья, орлы. Я с ним сам говорил минуты три, не больше, и он сразу насчет шампанского трактирщику распорядился.

– А вы видели, как он подъехал или подошел к трактиру?

– Нет. Я увидел его уже в зале у двери, попросил подойти ко мне, потому что…

– Как он вам представился?

– Фамилию свою назвал… забыл я. Гусарский корнет такой-то.

– Точно гусарский? Не путаете?

– На нем был мундир Ингерманландского гусарского полка. Они заметные.

«Ингерманландского полка… – подумал Клавдий Мамонтов. – Как эти вояки все запоминают? Язык ведь сломаешь, выговаривая…»

– В Балаклавской битве полк отличился, – Пушкин-младший кивнул. – Что он вам говорил?

– Это я ему выговор сделал – потому что одет он был не по форме, – сказал майор.

– То есть как не по форме?

– Мундир Ингерманландский. А кивер – Нарвских гусар. Я ему: «Это как понимать, господин корнет?» А он мне: «Пардон, майор, в имении друга перепутал, схватил не тот, мы были слегка не в форме». Голосишко наглый, сиплый. А кивер-то старого образца, между тем.

– Что значит «старого»?

– Докрымский, – майор растопырил пятерню и приложил ко лбу.

– Он был при сабле? – спросил Пушкин-младший.

– Да, он же прямо с улицы. Не успел в сенях оставить, как все прочие офицеры от кавалерии.

– А куда он потом делся из трактира? – спросил Клавдий Мамонтов.

– Понятия не имею. Я же говорю – ужин жесткий оборот начал принимать – еще две дюжины шампанского добавилось, сами понимаете. Офицеры… надо же было дать им расслабить себя, а при начальстве это неловко. Я их покинул. Я отец своим подчиненным, – гордо заявил майор. – Время воевать и время пировать. Так Екклезиаст еще говаривал. Тем более высочайшее распоряжение по всем губерниям – всем праздновать, всем веселиться, не поддаваться общественному унынию и пессимизму. Армия, она… приказы свыше не обсуждает. Выполняет.

– Не говорил такого ваш «Екклезиаст», – передразнил его Мамонтов. – И лучше бы вам тогда в трактире остаться, ей-богу, господин «отец своим подчиненным».

– Саша, Саша, это он и