Смерть в прямом эфире - Найо Марш

распределительному щиту и вставить предохранитель. Как по-твоему, сколько времени могло занять – а, это ужасное выражение! – приведение оборудования в исправное состояние?

– Эм-м, – басовито отозвался Фокс, – по грубым прикидкам, минут пятнадцать. Шустрый у нас убийца.

– Да, – согласился Аллейн. – Или шустрая.

– Сомневаюсь, что женщина на такое способна, – проворчал Фокс. – Послушайте, шеф, вы знаете, о чем я думаю. Зачем секретарю понадобилось лгать о привычке покойного слюнявить пальцы? Хислоп уперся, что не помнит такого, но Чейз своими ушами слышал, как секретарь откровенничал – при виде слюнявых пальцев Тонкса он боится не совладать с собой.

– Вот именно, – согласился Аллейн и замолчал так надолго, что Фокс решился скромно кашлянуть. – А? – встрепенулся Аллейн. – Да, Фокс, да. Это обязательно придется сделать.

Он полистал справочник, нашел нужный телефон и набрал номер.

– Могу я поговорить с доктором Медоусом? Ах, это вы и есть? Не помните ли вы, говорил ли мистер Хислоп, что привычка Септимуса Тонкса облизывать кончики пальцев сводит его с ума? Алло, вы меня слышите? Ах, вы не помните? Вот как? Что ж, ладно. Вы говорили, Хислоп звонил вам в половине одиннадцатого? А вы ему? В одиннадцать. Вы это точно помните? Понятно. Буду рад, если вы к нам зайдете. Сможете? Тогда заходите.

Он положил трубку.

– Вызови Чейза еще раз, Фокс.

Дворецкий решительно настаивал, что мистер Хислоп жаловался доктору Медоусу.

– Когда мистер Хислоп схватил грипп, сэр, я поднимался к нему вместе с доктором. Мистер Хислоп лежал с высокой температурой и очень оживленно тараторил. Он говорил, что хозяин, догадавшись, что его привычки вызывают отвращение, нарочно доводит его, секретаря, до безумия. Мистер Хислоп даже сказал, что, если так будет продолжаться, он… Право же, сэр, он был в горячке и не соображал, что говорит!

– Так что он грозился сделать?

– Сэр, он лишь сказал, что совершит отчаянный поступок. Но это же был бессвязный бред больного, сэр. Позволю себе заметить, сейчас мистер Хислоп даже не вспомнит своих слов.

– Да, – признал Аллейн, – готов согласиться, что вы правы.

Когда Чейз вышел, инспектор сказал Фоксу:

– Ступай выясни насчет молодых людей и их алиби. Посмотрим, смогут ли они предложить тебе быстрый способ проверить их слова. А Гай пусть подтвердит заявление мисс Филиппы, что в интересующий нас промежуток времени она была заперта в своей комнате.

Фокс отсутствовал довольно продолжительное время, и Аллейн погрузился в изучение своих записей, когда дверь распахнулась, и в кабинет влетел доктор Медоус.

– Слушайте, вы, ищейка! – крикнул он. – Что вы тут учинили с Хислопом? Кто сказал, что он неприязненно относился к отвратительным привычкам Сепа?

– Это сказал Чейз. И не кричите на меня, я и без того на взводе.

– Я тоже, черт подери! Вы на что намекаете? Уж не вообразили ли вы, что этот жалкий, прибитый жизнью маленький батрак способен прикончить кого-нибудь током, тем более Сепа Тонкса?

– У меня нет воображения, – устало произнес Аллейн.

– Как я жалею, что пригласил вас! Если Сеп помер от радиоприемника, значит, сам в нем что-то крутил и докрутился!

– А после смерти очень предусмотрительно встал и все исправил.

Доктор Медоус замолчал и уставился на Аллейна.

– А теперь, – сказал инспектор, – отвечайте начистоту, Медоус. Говорил ли Хислоп в полубреду, что эта привычка хозяина раздражает его настолько, что он готов убить Тонкса?

– Как же я забыл, что и Чейз торчал в комнате… – простонал доктор Медоус.

– Да, это вы упустили.

– Даже если Хислоп нес в бреду всякую чепуху, Аллейн, что с того? Черт побери, вы не можете арестовать человека на основании фразы, вырвавшейся у него в лихорадке!

– Я и не предлагаю так поступать. Тут вскрылся и другой мотив.

– Вы про Фипс? Что они вчера вечером…

– Вам Хислоп рассказал?

– Нет, Фипс утром шепнула. Я очень люблю эту девочку. Господи, неужели вы уверены в своих выводах?

– Уверен, – подтвердил Аллейн. – Мне очень жаль. Пожалуй, вам лучше уйти, Медоус.

– Вы его арестуете?

– Я обязан выполнить свой долг.

Наступила тишина.

– Да, – наконец проговорил доктор Медоус, – долг есть долг. До свиданья, Аллейн.

Фокс вернулся с известием, что Гай и Артур никуда не отлучались со своих вечеринок, – ему удалось опросить двух или трех их приятелей. А Гай и миссис Тонкс подтвердили историю с запертой в комнате Филиппой.

– Методом исключения, – прогудел Фокс, – получается секретарь, больше некому. Схимичил с приемником, пока покойник скандалил с дочерью, а потом тайком прокрался наверх говорить с мисс Тонкс через дверь. Сдается мне, он ждал где-нибудь поблизости, пока не услышал, как покойный поджарился, после чего убрал подозрительные проводочки и ушел, оставив приемник работающим.

Аллейн молчал.

– Что будем делать, сэр? – спросил Фокс.

– Я хочу увидеть крючок у входной двери, куда они вешают свои ключи.

Сбитый с толку Фокс последовал за начальником в маленькую прихожую.

– Да, вот и они, – сказал Аллейн и указал на крючок с двумя свисающими с него ключами от английского замка. – Их трудно не заметить. Идем, Фокс.

В кабинете они нашли Хислопа и Бейли.

Хислоп переводил взгляд с одного детектива на другого.

– Скажите, это все-таки убийство?

– Мы считаем, что да, – ответил Аллейн.

– Поймите, Филиппа… мисс Тонкс была заперта в своей комнате весь вечер.

– Пока не вернулся ее брат и не повернул ключ, – уточнил Аллейн.

– Это случилось гораздо позже, Тонкс давно был мертв.

– Откуда вы знаете, когда он умер?

– Это очевидно: в тот момент, когда раздался оглушительный треск радиопомех.

– Мистер Хислоп, – произнес Аллейн, – почему в разговоре со мной вы предпочли умолчать о том, как сильно вас донимала привычка мистера Тонкса слюнявить пальцы?

– Но… как вы узнали? Я в жизни никому об этом не говорил.

– Говорили – доктору Медоусу, когда бредили в лихорадке.

– Я не помню… – Хислоп запнулся, губы у него задрожали. И заговорил снова: – Что ж, прекрасно. Это правда. Два года он меня буквально истязал. Понимаете, он кое-что знал обо мне. Два года назад, когда умирала моя жена, я взял деньги из сейфа в этом столе, а потом тайком подложил обратно в надежде, что Тонкс не заметит. А он заметил и с того дня измывался надо мной, как хотел. Он сидел там, как паук. Я подавал ему документ, а он слюнявил пальцы, звучно чмокая с самой благодушной миной. Чав, чав… А затем начинал мокрыми пальцами листать бумаги, зная, что я этого не выношу. Смотрел на меня и нарочно – чав, чав… А потом заговорил о тех деньгах, причем не прямо, а все обиняками и намеками… И я был бессилен. Вы сочтете меня сумасшедшим,