Смерть в прямом эфире - Найо Марш

но я не безумец. Я бы мог его убить. Часто, о, как часто я обдумывал план убийства во всех подробностях! Теперь вы станете думать, что это сделал я… А я не убивал, вот в чем ирония судьбы! Мне не хватило храбрости. Вчера, когда Филиппа показала, что неравнодушна ко мне, я будто в рай попал. Боялся, что это сон или наваждение. Впервые мне расхотелось убивать Тонкса – и тем же вечером его прикончил кто-то другой!

Хислоп, разгоряченный, дрожащий от волнения, замолчал. Фокс и Бейли, смотревшие на него с тревогой и не без сочувствия, повернулись к Аллейну. Инспектор хотел что-то сказать, но тут в кабинет вошел дворецкий Чейз.

– Вам записка, сэр, – обратился он к Аллейну. – Лично в руки.

Аллейн развернул послание, просмотрел первые строки и поднял взгляд.

– Вы свободны, мистер Хислоп. Я получил то, чего ожидал. Моя наживка сработала.

Когда Хислоп вышел, детективы вместе прочли письмо.

«Дорогой Аллейн!

Не надо арестовывать Хислопа. Тонкса прикончил я. Отпустите Хислопа немедленно, если вы его уже арестовали, и не говорите Фипс, что вы его подозревали. Я был влюблен в Изабель до ее знакомства с Сепом. Я убеждал ее развестись, но она не соглашалась из-за детей. Чепуха и дьявольщина, но сейчас нет времени на этом останавливаться. Мне надо торопиться. Сеп начал нас подозревать и превратил жизнь Изабель в ад. Я опасался, что она вообще лишится рассудка. Я все продумал. Несколько недель назад я снял ключ Фипс с крючка у входа, приготовил инструменты, кабель и проволоку. Я знал, где находится распределительный щит и что лежит в буфете. Я хотел дождаться Нового года, когда все разойдутся, но, когда Хислоп вчера позвонил, я решил действовать не откладывая. Хислоп сказал, что ни мальчиков, ни слуг в доме нет, а Фипс заперта в своей комнате. Я велел ему оставаться у себя и позвонить мне через полчаса, если скандал еще не утихнет. Хислоп не позвонил, позвонил я. Никто не брал трубку, и я заключил, что Сепа еще нет в кабинете.

Я отпер входную дверь ключом Фипс, вошел и прислушался. Наверху было тихо, но в кабинете горел свет: значит, Сеп вот-вот вернется. Он говорил мне, что хочет послушать какую-то рождественскую трансляцию.

Я заперся в кабинете и приступил к делу. Когда в прошлом году Сеп уезжал, Артур в его кабинете писал свою кошмарную современную мазню: форма шишечек карниза ему, видите ли, понравилась. Я еще тогда обратил внимание, что они почти неотличимы от ручек радиоприемника, а потом снял одну и убедился, что она будет держаться, если чем-нибудь забить отверстие. Вы правильно восстановили ход событий – именно так я все и сделал. Это заняло у меня минут двадцать, после чего я вышел в холл и стал ждать.

Сеп спустился из комнаты Изабель и первым делом подсел к радиоприемнику. Я не ожидал, что раздастся такой громкий треск, и уже думал, что кто-нибудь придет посмотреть. Однако никто не пришел. Я вернулся в кабинет, выключил приемник, сходил к щитку и вставил предохранитель, подсвечивая себе фонариком. Потом я навел в кабинете порядок и вернул ручки и наконечники на место.

Можно было не спешить – в кабинет никто не входил, если там находился Сеп. Первым делом я включил радиоприемник, чтобы все думали: хозяин у себя. Я знал, что мне позвонят, когда обнаружат тело, и собирался назвать причиной смерти инсульт: я предупреждал Изабель, что это может случиться в любую минуту. Но, увидев ожог на его руке, я понял – этот фокус не пройдет. Я бы попытался, однако Чейз завел свои благоглупости про удар молнией и обожженные пальцы. Хислоп тоже увидел руки покойника, и мне ничего не оставалось, как известить полицию. Я думал, вам нипочем не докопаться. Что ж, два очка в вашу пользу.

Я бы блефовал до конца, не заподозри вы Хислопа. Я не могу допустить, чтобы этого бедолагу повесили. Прилагаю письмо для Изабель, которая меня никогда не простит, и официальное признание, которое вы сможете приобщить к делу. Меня вы найдете в моей спальне. Я приму цианид, он действует быстро.

Аллейн, мне очень жаль. Но вы об этом уже догадались, правда? Я так хорошо все запутал, но черт меня дернул пригласить к Тонксам суперищейку! Вот поди знай…

Прощайте.

Генри Медоус».

Я найду свой выход

В половине седьмого этого достопамятного вечера Энтони Джилл, едва владея собой, не в силах есть, думать, говорить и вести себя сколько-нибудь осмысленно, вышел из меблированных комнат и поспешил к театру «Юпитер». Он знал, что в зале еще никого нет, что ему нечего делать в театре, что следует спокойно посидеть дома, а потом одеться, отужинать и прибыть, скажем, без четверти восемь. Но неведомая сила впихнула его в вечерний костюм, вытолкнула на улицу и побудила ускорить шаг, пересекая Вест-Энд. Странная инерция будто тонкой пленкой затянула его разум: в памяти то и дело всплывали самые пустячные реплики из пьесы. Джилл поймал себя на том, что твердит ничего не значащую фразу: «Ее смех заставлял сладко замирать мужские сердца».

Пикадилли. Шафтсбери-авеню. «Вот я иду, – думал Джилл, сворачивая на Хоук-стрит, – навстречу своей пьесе. До нее еще час двадцать девять минут. Шаг в секунду. Пьеса бежит ко мне со всех ног. Первая пьеса Тони. Бедного молодого Энтони Джилла. Ничего, со всяким бывает. Попробуешь снова».

Театр «Юпитер». Неоновая вывеска: «“Я найду свой выход”. Энтони Джилл». У входа афиши и фотографии Корали Бурн, Г. Дж. Баннингтона, Барри Джорджа и Кеннинга Камберленда.

Кеннинг Камберленд. Пленка, обволакивавшая разум, лопнула, обнажив суть проблемы; пришлось думать о ней. Насколько плох окажется Кеннинг Камберленд, если выйдет на сцену пьяным? Блестяще плох, как о нем принято писать. Он покажет все свои трюки, все приемы умного актера, осадит партнеров и перетянет одеяло на себя, нарушив драматический баланс и исказив пьесу. «В исполнении мистера Кеннинга Камберленда пресные диалоги и неубедительные ситуации выглядят почти реальными». Что же нам делать с пьяным актером?..

Джилл стоял у входа в театр, чувствуя, как тяжело бьется сердце. Вера в удачу стремительно покидала его, сменяясь ощущением легкой дурноты.

Конечно, пьеса слабая. Сейчас Джилл впервые это осознал. Опус не выдерживает никакой критики. Одно утешение – к сему сочинению приложил руку не только он: начинающего драматурга выручила Корали Бурн.

– Вряд ли пьеса, которую вы прислали, сгодится в ее нынешнем виде, но мне в голову пришла одна идея…

Идея Корали была