Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

— Как день прошел?

Без проблем. Работы мало, твое отсутствие никого не напрягало. Я сам целый день в шахматы с отцом играл от безделья. А кстати, — Мишка оживился, — Евгения отцу звонила.

— И что?

— Ну, сам понимаешь, всех подробностей я не знаю, но общий смысл со слов отца уловил. Она съехидничала по поводу того, что ей все-таки удалось добиться своего. Ты был чем-то вроде предмета спора — кто сильнее, тому и достанешься. Отец сказал, что она дура — разумеется, не ей, уже после разговора. А я продвинул версию, что ты решил начать свои любовные подвиги именно с нее и даже удивлен, как быстро она сдалась. Отец смеялся до слез.

— Послушай, Миш, я хотел спросить... — Саша на секунду замялся. — Отец на самом деле сидел?

Помедлив, тот ответил:

— Ага. Двенадцать лет на лесоповале. Я только удивляюсь — как он выжил? Тебе Евгения рассказала?

Саша кивнул. Мишка насмешливо прищурился:

— И каково твое впечатление от этой новости?

— Я предполагал нечто подобное. По-человечески я его понимаю, я бы тоже не простил. Жаль еще, что только один из троих погиб.

После непродолжительной паузы Мишка сказал:

— Один подох сразу, двое других — через двенадцать лет. И до сих пор никто не может с уверенностью сказать, чьих же рук это дело.

— А отец?

— Думаю, что может. У него самого алиби, причем подтвержденное весьма значительными людьми. Но это давно было, сейчас уже все подробности забылись.

Саша уселся за стол.

— А сейчас? Черт побери, у меня глаза и уши не на заднице растут, я тоже кое-что вижу и слышу. Миш, на кого мы работаем?

Мишка походил по кухне, выглянул в распахнутое по случаю запоздалой августовской жары окно, равнодушно спросил:

— Тебе Евгения не все, что ли, рассказала?

— Она мне вообще ничего такого не говорила.

— Понятно, боится, за длинный язык можно поплатиться головой.

— Поэтому ты тоже прикинешься лохом и ничего не скажешь.

Мишка уселся на подоконник, еще раз выглянул в окно, весело сказал:

— Во-первых, я и есть лох. Все, что мне известно, — это сплетни и слухи. Во-вторых, ты ошибся. Как раз я и расскажу тебе, на кого мы с тобой — вполне легально и не имея отношения ни к чему противозаконному — работаем. И сделаю это я исключительно для того, чтобы ты своим любопытным носом не влез по незнанию туда, где нам с тобой не место. Ну и, конечно, чтобы твое мнение было основано не только на словах Евгении. Ты что-нибудь слышал об организованной преступности?

— Так, краем уха.

— Ну, хоть об итальянской мафии имеешь представление?

— «Крестного отца» читал, — обиделся Саша. — И «Спру - га» смотрел.

— Будем надеяться, что тебе этого хватит, чтобы уловить мою мысль. Так вот, несколько лет назад в Союзе была предпринята попытка создания аналогичной структуры. На мафию она похожа не была — в «совке» не те условия, но и бандой не стала. Сейчас, когда у нас появился частный бизнес, когда наконец появилась возможность «отмывать» деньги, Организация приблизилась к изначально задуманному виду. А года через три это будет самая настоящая мафия, почище сицилийской, — гордо пообещал Мишка с таким видом, будто надеялся занять в ней главное место. — А пока что нас называют беляевской группировкой.

Саша был поражен:

— Слушай, я столько слышал о ней и даже не подозревал, что имею к ней какое-то отношение! А отец кто?

— Как — кто?

— Я имею в виду, в каком отделе мафии работает? На «отмывании» денег?

Мишка хохотал до слез.

— Ну, ты даешь... Да вся Организация была построена им с нуля! Короче, слушай — а то опозоришься где-нибудь...

Он переместился за стол, подпер голову кулаком и принялся рассказывать. Сергей Маронко, очутившись двадцати двух лет от роду за решеткой, искренне негодовал: как же так, он хотел помочь следствию, нашел улики, а его выгнали! Когда же он выполнил роль правосудия, то сам оказался преступником. А те, кто изгалялся над его женой, получается, были пострадавшими?! Двое оставшихся в живых свалили вину на мертвого товарища, получили условные сроки и наслаждались жизнью, беленькие, аки ангелы в поднебесье. Государство пожалело их и осудило Маронко. Чем он хуже их? Зеки популярно объяснили ему, что государство у нас гуманное, что оно верит, будто матерый бандит может исправиться и стать паинькой, — но верит оно только тем, кто умеет вовремя пустить слезу и прикинуться овцой. А месть, самосуд — это анахронизм, и в социалистическом обществе, уверенно шагающем в светлое коммунистическое будущее, таким проявлениям буржуазной морали не место.

Трудно сказать с уверенностью, когда именно произошел перелом во взглядах человека, даже в детстве не хулиганившего, заставив его перейти на сторону людей, которых он до суда, как и большинство рядовых граждан, ненавидел.

В Сибири пришла ему в голову идея создать государство в государстве, общину, которая была бы вечной оппозицией государственной машине, общину, признающую иную мораль и живущую по другим законам. Законам неписаным, жестоким, законам выживания, словом, законам преступного мира. Эта община стала бы убежищем для тех, кого государство заклеймило, изолировало от себя. Потом ему объяснили, что идея эта стара как мир, что на Сицилии такие общины существуют давно и называются они именно «убежище» — «мафия». Сергей Маронко задумал создать классический образец мафии в Советском Союзе. Самому ему, правда, больше нравилось слово «организация» — оно

И звучное, и привычное, и не привлекает излишнего внимания.

У него хватило ума и терпения, чтобы не начать формировать костяк Организации прямо здесь же, в лагере. Здесь были свои хозяева, и они не потерпели бы соперничества в лице молодого Маронко. Но так как он всего лишь мечтал об этом как о деле далекого будущего, многим нравилась его идея. На протяжении двенадцати лет его пичкали сове-тами, он запоминал — в жизни все пригодится. Один даже сказал ему: «Ладно, строй свою империю. Установим с тобой дипломатические отношения, торговать начнем. А что? Чай, найдем чем». Шутки шутками, а именно этот человек спустя много лет привез Маронко первую партию оружия для его людей.

В учениках Маронко ходил недолго. Слухами земля полнится; ему оставалось еще около пяти лет, а его прозвище уже было известно по всей России.