Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

кунгфу занимаешься? Ну и хватит с тебя. Слишком мощная мускулатура — запомни — вызывает у людей ассоциацию с тупым орудием, а не с развитым умом. — Она помолчала, потом неожиданно спросила: — А к Мише ты как относишься?

— Нормально, — удивился Саша. — А как я к нему должен относиться? — Он показал розовую черточку на сгибе правого локтя: — Мы побратались. Кровью. Чтоб были родными. Странно, я его только полгода назад впервые увидел, а жизнь у нас в чем-то схожая, проблемы общие, интересы почти одинаковые.

— А Сережу ты любишь именно как отца, — полувопросительно-полуутвердительно сказала Евгения.

— Уважаю, — поправил Саша. — Я не встречал таких людей. У него почти нет недостатков. Я только не понимаю, что у него может быть общего с Лысым и Хромым. Знаешь их? По-моему, они абсолютно чуждые ему люди.

— Ну почему же. — Евгения усмехнулась. — У них очень много общего. Судьба схожая, как и у вас с Мишей, цели одинаковые...

— Да где у них судьба схожая?! Эти двое — судимые, блатные...

— Да, да. Сережа от них отличается только тем, что умнее и не пользуется таким имиджем. Он такой же судимый, еще и сидел дольше.

— Вот не знал, — пробормотал Саша. — А за что?

— За умышленное убийство, — помедлив, ответила она.

Саша, успевший закурить, поперхнулся дымом и несколько секунд просто хлопал глазами, потом выговорил:

— Да не может быть!

История Маронко, против Сашиных ожиданий, была достаточно обычной. Родился он в тридцать третьем году в Москве. Рос ординарным сорванцом, гонял голубей и мечтал стать военным, как многие мальчишки того времени. Когда отец и старший брат ушли на фронт добровольцами, увязался за ними. Через месяц его едва ли не под конвоем вернули домой. Маловат оказался для солдата. Но в боях

Ему поучаствовать все же довелось: во время обороны Москвы на передовой был.

Война кончилась прежде, чем он успел вырасти из обносков старшего брата. Ни отец, ни брат не вернулись — отец погиб на Курской дуге, брат в Польше. Остались они втроем: бабушка, мама и двенадцатилетний Сергей. Голод, разруха, горе — все пережили.

В девятом или десятом классе школы появилась у них новенькая девочка. Леночка — они называли ее Еленой Троянской. Влюбился в нее весь класс, и Сергей не был исключением. Передрался из-за нее со всеми мальчишками и в школе, и во дворе ее дома. Любил ее трепетно, к руке не смел прикоснуться, но предложение сделал. Удивительно, но Леночка, вроде бы не выделявшая его из числа остальных, расплакалась — он был единственным, кого она видела, остальных для нее просто не существовало. Сыграли свадьбу, и через две недели Сергей ушел служить в армию.

Служил он пограничником на Дальнем Востоке. Места неспокойные, многому там научился — и стрелять, и драться, и следы распутывать. Не хуже Шерлока Холмса нарушителей ловил. Был дважды награжден за доблесть. Леночка приезжала к нему, исправно писала длинные письма детским круглым почерком. Маронко до сих пор хранил пожелтевшие от времени и ставшие хрупкими листки бумаги, говорил, что в могилу их с собой заберет.

Всего несколько дней не дождалась Леночка. Похороны были в тот день, когда Сергей вернулся из армии. Убили... И ведь убийц весь двор знал! А улик против них не об-наружилось... И Сергей, отдав дань светлой памяти своей юной жены, взялся задело сам. Нашел следы, ухватился за ниточку, а следователь не с тал ею слушать. Обвинил в сведении личных счетов, заявил, что без него обойдутся, и не самым вежливым образом попросил не мешать следствию.

Недостатком решимости Маронко не страдал никогда. Один из убийц его жены скончался на месте, второго успели спасти, третий отделался ранением в бедро и сохранил себе жизнь лишь тем, что выпрыгнул в окно с третьего этажа. После чего Маронко с чувством выполненного долга пришел к следователю и положил нож на стол.

Был суд, отправили его валить лес на долгие двенадцать

Лет. Считалось, что его пожалели — за чистосердечное признание, за незапятнанную репутацию, — а кое-кто из его соседей, явившихся на суд, из зала выкрикивал, что надо «расстрелять мерзавца и выродка».

В зоне его уважали — за ум, за смелость, за твердый и непокорный характер, за тягу к справедливости. Чему он научился за эти годы, доподлинно знает он один, но многому, если зеки дали ему прозвище Ученый, в котором не было и тени насмешки. Из заключения он вышел другим человеком. Ему сравнялось тридцать четыре года, хотя по жизненному опыту он стал стариком. .

Пока он сидел, умерла бабушка и одряхлела мать. Вновь прописаться в Москве было очень трудно, но после долгого хождения по инстанциям он своего добился. Из родного двора в центре они с матерью переехали в Беляево, тогда почти деревню, где их никто не знал. Сергей устроился работать на мебельную фабрику, благо в дереве разбирался как ' Юг.

Через полтора года умерла его мать, оставив Сергея одиноким. Днем он работал, вечерами сидел в библиотеке — читать любил. Ужасно хотел пойти куда-нибудь учиться, но об этом нечего было и мечтать: кому нужен судимый за убийство тридцатишестилетний студент? Поэтому занимался сам. Постепенно у него появились новые друзья, не имевшие никакого отношения к зоне, — умные люди, интеллигенты. Никого его прошлое не отпугивало — ну, совершил человек ошибку в молодости, ну, был за это наказан. И что? Ничего особенного.

Никогда ни с кем не ссорился, не пьянствовал, работал не хуже иного передовика, жил тихо-мирно. С милицией отношения сложились просто чудесные: он не лез на рожон, не бил себя в грудь кулаками, не гнул пальцы и выглядел вполне перевоспитавшимся. Женщин у него было много, но второй раз не женился, хотя мечтал о семье, о детях. Переступить через память оказалось выше его сил.

После начала перестройки пустил в ход все связи и знания, накапливаемые в течение жизни, — память у него была феноменальная. Один за другим открыл два кооператива, и дело пошло. Сам подбирал людей, и они у него работали, а не дурака валяли. И хотя он был тяжело и неизлечимо болен, строил далеко идущие планы...

Саша ехал по утренней Москве, изо всех сил стараясь не заснуть за рулем. Поспать ему удалось только час, голова трещала, и в глаза запросто можно было спички вставлять — они закрывались. Одолевала зевота,