Антология советского детектива-48 - Николай Иванович Леонов

суды далеких сталинских лет. Обычных взяточников судил Верховный суд РСФСР. Там судили не Соколова – в помещении Бауманского народного суда судили самого могущественного члена Политбюро Виктора Васильевича Гришина.

Юрий Андропов не просто расправлялся с Сокололвым – он лишал Гришина возможности войти на вершину власти.

Никто не ожидал, что Юрия Соколова приговорят к высшей мере, подведут под расстрельную статью.

Я не оправдываю Соколова. Он давал и брал взятки. Занимался торговыми махинациями, но честно служил тем, кто посадил его на это сладкое место. Директор магазина был маленьким винтиком в огромной коррупционной машине, действовавшей в эпоху Сталина, Хрущева, Брежнева и спокойно докатившейся до сегодняшнего дня.

Вполне возможно, если бы не те трагические десять дней, Соколов спокойно дожил бы до двухтысячного года и стал крупнейшим бизнесменом, как и все ему подобные. Возможно. Но эти десять дней были. И человек, которому по закону должны были дать не больше пятнадцати лет, пошел под расстрельную статью.

Говоря с людьми, участниками тех событий, читая документы, я снова и снова убеждаюсь в том, что в нашей стране ничто не меняется, как бы не именовал себя существующий политический строй.

Ну а как же продуктовый десант? Повлияли ли смерть Соколова, арест начальника Управления московской торговли Николая Трегубова и десятка директоров баз и магазинов на изобилие продуктов? Нет. И всю недолгую эпоху Андропова, а потом Черненко и Горбачева ревели по субботам моторы владимирских и тульских автобусов и десантники озверело штурмовали магазинные прилавки.

А могущественный Гришин тихо умер в помещении собеса – в очереди, в ожидании пересмотра скромной пенсии. Интересно, куда делись его миллионы, о которых так много говорили?

Расстрельная статья, примененная к Соколову, ничего не изменила в нашейжизни. Она даже никого не напугала. Атолько доказала, что в нашей стране криминал и политика всегда были и будут связаны самыми прочными узами.

Будьте вы прокляты!

«С Новым годом, товарищи! С Новым годом!» – на русском и казахском радостно сообщило местное радио. Мы подняли рюмки и выпили за 1963 год. Я закусил куском жесткой колбасы и пошел одеваться, оставляя веселое застолье своих шумных коллег без особого сожаления.

В эту новогоднюю ночь я, как дежурный редактор, должен был в ноль тридцать подписывать номер. Так уж исторически сложилось, что редакция была на одном конце города, а типография – на другом.

Я вышел на улицу и закурил. Настроение было поганое. Именно в этом году мне исполнялось тридцать лет, и, как ни странно, новый отрезок жизни я начинал практически с нуля, так как приехал в этот город не по велению сердца, а из-за собственной неустроенности. Уехал побежденный чистым нокаутом. Тогда я еще не понял, что во всех неприятностях надо винить только себя. Понимание пришло значительно позже.

Ночь была морозной. Над городом висели большие и яркие звезды. Силуэты башенных кранов напоминали огромных аистов. Недостроенные дома на улице Мира в темноте выглядели страшновато. И все это показалось мне грубо выполненным театральным задником из плохого спектакля.

Я стоял, курил и с тоской думал о том, что целых полчаса придется переться по этой засыпанной снегом улице Мира, где есть проезжая часть, а вместо тротуаров вдоль домов засыпанные снегом груды строительного мусора. Постарался проскочить мимо универмага, от него уходила параллельная улица имени какого-то казахского героя, и вела она в чеченский поселок, где жили высланные в свое время кавказские разбойники, терроризировавшие город.

Я жил на улице Мира в общаге московских строителей. Делил комнату с прорабами и монтажниками. Засыпал под грохот домино и просыпался от резкого запаха мясных консервов, которые ребята готовили себе на завтрак.

Чеченцы, не пожелавшие вернуться на историческую родину, достаточно сытно устроились, наезжая на казахов.

Но когда началось величайшее строительство – возведение столицы Целинного края, то, вполне естественно, в город из России широким потоком пошли стройматериалы. Это очень вдохновило будущих моджахедов, и они попробовали напасть на наше общежитие. Особенно их интересовали отделочные материалы. Но дети гор получили жестокий отпор. Боевые действия между чеченами и москвичами продолжались.

Иногда вялотекущий конфликт, как писали в военных сводках, «стычки патрулей» переходили в масштабную драку с применением охотничьих ружей, бульдозеров – в качестве тяжелой техники.

Милиция не вмешивалась, с истинно восточным лукавством ожидая, кто же победит.

Мне не раз приходилось вступать в конфликт с кавказцами, особенно в ресторане «Ишим». Их извиняло только незнание, потому что единственное, чему я научился к тридцати годам, это хорошо драться.

Но тем не менее тащиться ночью мимо вражеской территории мне не очень хотелось, а что поделаешь – надо.

И тут, как в новогодней сказке, произошло истинное чудо. Я услышал шум мотора и увидел такси с зеленым глазком под стеклом. Я поднял руку. Машина остановилась.

– С Новым годом! – засмеялся шофер. – Ты чего ночью по городу рыскаешь?

– С Новым годом, Борис.

Я знал этого человека. Он был самым странным шофером в этом городе: в щегольских галифе, до зеркального блеска начищенных хромовых сапогах с высокими голенищами. Форменная темно-синяя фуражка со знаком таксопарка лихо замята, а козырек щеголевато отрезан, и носил ее Борис с неким гвардейским шиком, чуть набекрень.

Своим полувоенным видом он разительно отличался от промасленно-неопрятных казахов и расхристанных русских ребят, приехавших по комсомольскому набору в целинные совхозы и сбежавших в столицу Целинного края за легкой копейкой.

О Борисе мне говорили, что он отмотал приличный срок сразу после войны, а потом был сослан в Акмолинскую область.

Мне много приходилось видеть бывших зеков, и я их отличал сразу. У этого человека с аккуратно подстриженными английскими усиками ни в речи, ни в поведении не проглядывало ни малейшего намека на его тюремное прошлое. Он был холоден, ироничен и вежлив.

Несколько раз Борис возил меня в местный аэропорт типа барак. Там в кафе, а точнее, в замызганном буфете иногда продавалось сухое вино – чудовищный дефицит в этом крае романтики и комсомольских подвигов.

Я покупал ящик «Цинандали», казавшегося мне необыкновенно вкусным после питьевого спирта, местной водки «Арак» и неведомо где сделанного крепленого вина. Помню, в одну из моих первых командировок в благословенный районный центр Арботсар я зашел в магазин рядом с гостиницей и спросил у милой румяной девушки-продавщицы:

– Сухое вино есть?

– Нет, – ответила она, – только в бутылках.

Потом мне объяснили, что на этой территории сухое вино именуется кислым, спросом не пользуется из-за своей малой крепости и его сюда не завозят.

Так вот, когда мы ездили