Антология советского детектива-48 - Николай Иванович Леонов

дом на берегу, купальня, деревья над прудом – я помню с тех пор, как стал осмысленно взирать на окружающий мир. Становясь старше, я находил на полотне новые детали. Мне нравилась картина. Особенно сильно я любил ее зимой: она напоминала о веселом лете.

А потом закрутилось, понеслось и не стало квартиры в доме на Грузинском Валу, привычных с детства вещей и картины, которую я так любил разглядывать.

Но есть какая-то странная закономерность: можно через много лет встретиться со знакомыми людьми, а иногда неожиданно столкнуться с известными вещами.

* * *

Тогда эта улица еще носила имя болгарского вождя Димитрова, а вместо нынешнего храма устаревшей моды «Карло Пазолини» был знаменитый на всю Москву антикварный магазин.

В то время я часто наведывался в МВД СССР. Там, в управлении политико-воспитательной работы, был отдел, который визировал публикации, связанные с работой милиции. Написал статью о сыщиках – тащи в УПВР. Подготовил к печати очередную криминальную повесть или сценарий – иди на поклон к милицейским цензорам.

На обратном пути я шел в антикварный магазин – просто посмотреть на красивые вещи и хорошие картины.

Я увидел ее сразу. Белый дом с бельведером, пруд, деревья на берегу. Это была картина из моего детства. Я знал ее наизусть. Даже рама осталась прежней – темная, под бронзу, с отбитой в левом углу лепниной.

– Простите, – спросил я продавщицу, – чья это картина?

– Ранний Клевер.

– А сколько она стоит?

– Шестьсот пятьдесят рублей.

Внезапно девушка потеряла всякий интерес ко мне, потому что в магазин вошел элегантнейший господин в светло-бежевом пальто. Я знал его. Звали его Андрей Навроцкий, и был он одним из самых известных в Москве черных антикваров и денежным человеком.

Навроцкий вошел в магазин по-хозяйски, и сразу же к нему бросились продавщицы, даже директор вышел в торговый зал.

Я еще немного посмотрел на картину Клевера, и решил купить ее. Но таких денег у меня с собой не было. Из магазина я поехал в редакцию с завизированным цензурой МВД материалом, на работе навалилась текучка. Когда я на следующий день приехал в магазин, картины там уже не оказалось. Выходя из антикварного рая, я подумал, что, наверно, это к лучшему. Воспоминания не всегда бывают приятными.

Прошло несколько лет. Мне позвонили сыщики из 108-го отделения и радостно сообщили, что «подняли» дело об ограблении коллекционера и если я хочу, то могу приехать и посмотреть на изъятые картины.

День был по-осеннему пасмурным, но когда я вошел в кабинет оперов угрозыска, то мне показалось, что в этой обшарпанной комнате поселилось солнце. У стены на сейфе, на подоконнике, на столе, на стульях стояли картины в золотых рамах.

– Видишь? – сказал зам. по розыску. – Целая галерея.

– Откуда? – изумился я.

– Мы расскажем, как было на самом деле, но писать ты сам знаешь как.

На территории отделения появилась группа цыганок-воровок. Они звонили в квартиру, просили воды или разрешения перепеленать ребенка, а когда наивные и добросердечные москвичи открывали двери, по комнатам разбегался цыганский табор, тащивший все ценное.

В отделение позвонила дворничиха из Южинского переулка и сказала, что во дворе толкутся цыганки. Немедленно два опера и участковый при оружии и наручниках выдвинулись в указанный двор. Зловредных воровок там не оказалось, и троица бойцов уселась на лавочке за кустами в рассуждении, не спроворить ли пузырек хлебного вина.

Сбросились, хватило даже на закуску, потянули спички, и одному из оперов выпала дорога до углового магазина. Он вышел из укрытия и стремительно вернулся.

– Ты чего, дорогу забыл? – спросил его участковый.

– Да нет. Там из подъезда какие-то вещи волокут.

У подъезда дома стоял «рафик», и трое шустрых ребят загружали в него какие-то завернутые в простыни предметы.

– Пошли, – скомандовал старший.

Опера приблизились к машине, заглянули в окно и увидели под простынями картины.

Дальше они действовали по обстановке: задержали четверых – троих сковали наручниками, четвертому связали руки ремнем.

У двоих за поясом оказались стволы «вальтер» с двумя патронами и «наган» со снаряженным барабаном. Изъяли также нож-выкидуху кастет и самодельную резиновую дубинку.

– Какую палку срубили! – радостно сказал один из оперев. – Квартирная кража, к гадалке не ходи.

Участковый остался караулить задержанных, а опера поднялись в «обнесенную» квартиру. Из ванной доносились стоны. Они открыли дверь и увидели хозяина, как позже выяснилось, гражданина Андрея Станиславовича Навроцкого, лежавшего на полу со связанными руками и ногами и кляпом во рту. Под глазом потерпевшего набухал здоровенный синяк.

Это была уже совсем другая «палка». Не обычная квартирная кража, а вооруженный грабеж, с нанесением телесных повреждений.

Я рассматривал изъятые у налетчиков картины и среди работ Нестерова, Сомова, Корина вдруг увидел того самого Клевера. Картина из моего детства.

Раздался деликатный стук в дверь, и на пороге появился элегантный гражданин Навроцкий. Темные очки никак не могли прикрыть здоровенный бланш, разливающийся на поллица. Видимо, лихие налетчики засадили ему по роже резиновой дубинкой.

– Прекрасные у вас картины, – сказал зам. по розыску.

– Все это, – быстро ответил Навроцкий, – унаследовал от отца и дядек. Они были собирателями-фанатиками.

– Ну, ну, – не поверил зам. по розыску. – Унаследовали, значит?

– А эту? – вмешался я и ткнул пальцем в картину Клевера.

– Это работа художника Клевера, – печально вздохнул Навроцкий, – принадлежала моей покойной матери.

Я посмотрел на него и усмехнулся.

Выслушав оперов и поговорив с задержанными, я вышел из отделения. Навроцкий поджидал меня у выхода.

– Вы, как я знаю, журналист? – учтиво спросил он.

– Да.

– Собираетесь писать об этой грустной истории?

– Собираюсь.

– У меня к вам просьба. Не называйте мою фамилию, имена художников и адрес.

В принципе он был прав: такая статья вполне могла послужить наводкой на его квартиру.

– А впрочем… – Навроцкий усмехнулся. Странная была улыбка, я бы сказал, однобокая. – Впрочем, – продолжал он, – вам, полагаю, не удастся опубликовать эту статью.

– Почему?

– Не удастся. – Навроцкий вежливо поклонился и ушел.

И действительно, через пару дней мне позвонили из МВД и не рекомендовали писать об этом ограблении.

– Почему?

– Позвонили от самого.

«Самим» был всесильный министр Николай Анисимович Щелоков. Меценат. Покровитель искусств и коллекционер.

Правда, коллекцию свою он собирал странным способом.

* * *

Выписка из уголовного дела в отношении Щелокова Н.А.

«Щелокову переданы антикварные ценности на сумму 248,8 тысячи рублей, являющиеся вещественными доказательствами по уголовному делу валютчика Акопяна М.С. Первоначально уникальные шкафчики из наборного дерева, картины, кресла, большая часть изделий из фарфора и серебра были поставлены на госдачу № 8 в Серебряном Бору. Некоторые антикварные ценности: скульптурная фигура “бегемот” из нефрита с золотыми