"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

Вилли Ригель глянул на Катю. Она молчала.

– Наверняка вы слышали, как и я, семейные предания о той свадьбе. Как тьма гостей собралась на брежневской даче солнечным летним днем, когда на воздухе были накрыты столы, мелькали официанты, играл джаз. Невеста Галина Леонидовна в белом брючном костюме, не в платье и фате допотопной, а по-модному, по-западному… Жених Чурбанов – набриолиненный, с пробором в ниточку, лощеный. Этакий наш Джеймс Бонд. Словно другой мир, другая галактика по сравнению с массовкой, что давилась в очередях в «Детский мир» и «Первый Гастроном», скандалила в Союзе Могучем Нерушимом, в стране, «которую мы потеряли». Как там было все на той свадьбе, знаете, наверное, Катя? Гости собрались. Ждали час, два… уморились, есть захотели. А праздновать все не начинают. И шепоток: Сам спит-отдыхает. Нельзя будить. Затем проснулся Генсек. Восстал с кровати, как с одра. Вышел к гостям. Всех благословил. Сел за стол свадебный во главе. Ему принесли внучку маленькую, и он ее прямо на стол посадил перед собой. Умилялся, бубнил что-то, шепелявил. Гости сразу к столам. Ура молодым! Горько! Есть-пить начали, за ушами трещало. А Брежневу… у него же челюсть… есть ничего было нельзя. Сварили старику на кремлевской выездной кухне молочной лапши, принесли. И он ее весь тот свадебный пир хлебал ложкой. Колоритно, а? Ностальгия. Я плакал! И главное – никто, ни одна журналисткая морда про то не знает, не пронюхала, в курсе лишь те, кто присутствовал на той свадьбе. Кто помнит. Закрытый круг посвященных. И их потомки.

– И к чему вы это вспомнили? – спросил Вилли Ригель.

– А к тому, что мы, во-первых, с Екатериной одного круга люди. А во-вторых… Ты вот, майор, намедни мне что-то про «новое дворянство» грубо так бросил. Старое дворянство, из которого твои немецкие предки – бароны Померанские, сдохло все! Нет его больше. К стенке его поставили. И появились мы. Новые. И если дальше так пойдет в нашем Отечестве, то для нас, «новых», это полный конкретный… парадиз. Хрустальная мечта. Потому что мы, «новые», при таком раскладе будем делать что и как хотим, и никто нам не указ будет.

– В каком смысле, что хотим? – спросил Вилли Ригель голосом ледяным и спокойным, однако сулящим беды.

– В таком смысле, майор, что у тебя, кроме твоей разбитой тачки, чести и железных кулаков, нет ничего за душой. А у нас… у меня… Вот мой батя в Серебряном Бору сидит в фамильном генеральском поместье. По документам он владелец двух кладбищ, двух автосалонов, земельных участков, домов, квартир. И мне… понимаешь, майор, мне в этом плане… по гроб жизни всего этого хватит. И прежде чем завидовать нам… новым дворянам… и выливать на нас ушаты грязи, может, стоит подумать – а вдруг мы все это заслужили?

– Чем? – не выдержала и Катя. – Чем же вы все это заслужили?

– Слышали миф о Пеликане, что кормит своих детей, отрывая куски от себя? – спросил Гектор. – А вдруг кто-то из нас тоже так… Кормит наше великое славное голодное Отечество своей плотью, отрывая от себя кровавые куски, заталкивая их в ненасытную глотку – на, ешь меня заживо… жри меня… терзай…

Катя поняла, что Гектор Борщов сильно пьян.

– Вы, Катя, человек нашего круга. В силу своего происхождения, семьи, родственных связей, памяти. Но навел я справки и сам вижу – отбиваетесь вы от нашей маленькой дружной сплоченной корпорации. Пишите не то, не так, неправильно, все наперекор. – Гектор снова отсалютовал Кате стаканом. – Хотите объективности? А вдруг ее нет, а? А вдруг так выйдет, что на двух стульях все равно не усидеть? Хотите испытать это на своей нежной шкуре? Даже не пытайтесь. Мой вам добрый искренний совет.

Катя собралась ответить ему. И слов было столько, что на десять отповедей бы хватило! Но у него опять неожиданно зазвонил мобильный.

– Алло? Это ты? Привет. Почему не рад? Очень рад. Уже в постели? Эротическое белье… Нет… нет, я не приеду. – Гектор Борщов поднялся. – Потому что я на работе. Да, так поздно. Служба у нас такая… И вообще я не люблю, когда крепость так быстро сдается. Я завоеватель по натуре. Гектор. Читала Илиаду? Нет? Ну, почитай, моя прелесть… почитай… и мы потом с тобой обсудим. И читать не любишь? А что ты любишь, детка? О, ты меня с пол-оборота заводишь…

Он пошел к выходу из зала с телефоном. Катя смотрела ему вслед. Снова вспомнила слова домработницы Кабановых о любовнике Ульяны.

– Какой он киллер? – хмыкнул Вилли Ригель презрительно. – Чего прокурорша себе вообразила? Разве у них такие волкодавы в спецподразделениях? Шут. Актер погорелого театра. В нем что-то странное есть. Только я не пойму, что.

– И я это заметила, – согласилась Катя. – И тоже никак не пойму, в чем дело.

Вилли Ригель позвал официанта, и тот принес ему водки.

– Приличные люди водку с пивом не мешают, – изрек Вилли, мрачно вперяясь в скатерть. – А я мешаю все. Катя, вы поели? Идите тогда. Отдыхайте. Я решил напиться.

– Вилли! Ну, пожалуйста!

– Вы не переживайте. Только идите в номер. Не надо вам видеть такое свинство.

В своем номере Катя сразу нашла в мобильном телефон Лизы Оболенской. Она решила, что больше откладывать разговор с ней о Вилле Ригеле нельзя.

Глава 16

Слова, отговорки и грезы

Они встретились в десять утра в маленькой кондитерской на главной площади Староказарменска. Лиза Оболенская пришла вместе с Гердой Засулич.

Катя искала в Лизе Оболенской некие перемены, которые, как ей казалось, должны были произойти со злополучного дня свадьбы и побега невесты из Грибоедовского Дворца бракосочетаний. Но Лиза Оболенская выглядела безмятежной и спокойной.

Невысокого роста, но выше и крупнее миниатюрной Герды, Лиза Оболенская была, на придирчивый взгляд Кати, миловидной, но не красавицей – с рыжими от природы кудрявыми волосами в крупных локонах (она сделала короткую стрижку), с темными глазами, прекрасным цветом лица и нежным румянцем. Плавные линии ее фигуры и ясный взор могли навести на мысль о том, что она мягка и податлива по характеру. Но это было великим заблуждением. Лиза Оболенская обладала характером почти мужским – твердым и решительным, порой до предела категоричным. Она слыла интеллектуалкой и насмешницей, знала себе цену, любила на судебных процессах, где выступала адвокатом, вворачивать по университетской привычке латинские афоризмы,