Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

Разговор о новоязе увлек и Андреича. Этимология особенно гладко шла под «стременную» да под посошок. Пили все, но афганец, казалось, все думал над словами писателя. Было в его тяжелом, как студень, взгляде что-то настоящее и неподвластное, что Игоря и пугало, и привлекало. Оно выдавало подобие с чем-то таким, чего Балашов еще никогда не касался. Скальная береговая линия. Неприступный Маннергейм. Нет. Человек с французским именем. Бенуа Мандельброт. Фрактал-лабиринт с неизвестным ключем подобия. Этот взгляд во фрактал-лабиринт остался последним воспоминанием, примирившим в нем субботнюю ночь с потным стеклом воскресного утра…

Кальвадос

Игорь с трудом открыл глаза – меж век ему словно песок насыпали. Попытался оглядеться – потолок, под которым он лежал, был ему знаком, но не его, это точно. У него на потолке трещина вдоль стены. Трещина, похожая на реку Рейн, с севера на юг. Поворот головы в сторону ожидаемой ломотой в затылке не отозвался, но вызвал недоумение – он лежал в ногах у животного, у лошади или у коровы, чья черная гладкая нога почти касалась кончика его носа. Животное шумно дышало и подрагивало. «Мать моя, – подумалось Балашову, – куда это меня?!»

– Ну что, в медсанбат? Или на поправку в полевых условиях, – обрадовал Игоря узнаваемостью раскатистый голос, решительно поедающий гласные. Миронов, в семейных трусах, голый по пояс, стоял над поверженным. Его лицо в ракурсе снизу заслонял объемный живот, и голос звучал, словно из облака. Паруса трусов грозно трепыхались на сквозняке, как знамена. – Поднимайся, Игорь. А то за тобой похоронная команда вот-вот отправится. Маша звонила, Логинов. Интересуются, в чьем обществе расслабляются теперь русские классики. А я им так и говорю – ка-гэ-бэ.

Слово «ка-гэ-бэ» произвело немалое впечатление на пасущуюся поблизости корову. Она издала недюжинный вздох и взбрыкнулась. Балашов в испуге рванулся в сторону – еще наступит на голову, глупое жвачное животное. Вот нелепая смерть…

– Эх ты, Игорь Валентиныч, какой пример молодежи, а? Да ты не спи, не спи, успеешь еще спать. Завтракать пора, лечиться пора, чем бог послал. – Миронов оставил Балашова и принялся тормошить корову. В конце концов она, промычав сперва что-то невразумительное, спросила вдруг четким голосом Ларионова:

– А что послал бог?

– Хе, – остался доволен «чеченец», – нет, старые кадры – это старые кадры. Вопросы если задают, то гра-амотные. Бог послал кальвадосик, сок яблочный, чай. Ну и яичницу. А соли нет, не обессудь. Зато сахара – море. Кальвадос – не текила, понимать надо.

– Кальвадос? С утра? – поморщился Балашов.

– Кальвадос – яблочный спирт. Средство, неоценимое для восстановления печени. Орган этот у тебя отработал знатно, хвалю. Я в нем не ошибся. Не блевал, спал крепко. Теперь в благодарность за службу ты его яблочным настоем подпитай.

– А где Карим? – поинтересовался Ларионов.

– Ну, полковник молодчина, держался крепко. Но привычки у них нет. Это Бабрака и сгубило… Отдыхают. Там, в кабинете почивают. А и то хорошо, не все разом в сортир рванут.

– Ты-то где ночевал? На кухне, что ли?

– Я в ванной устроился. Спал, как король.

– Король… А кто воду бы включил? А то и белым медведем пореветь бы решил? У тебя над головой, по ошибке? Мы же к топографии твоей местности не привыкшие. Как тогда, в Кабуле…

– Ну, я кобелиные эти свойства изучил уже. Я на щеколду затворился.

– Ну, если на щеколду… – Ларионов остался удовлетворен расспросом и поднялся.

Балашов с удивлением заметил, что резидент так и спал, кажется, в костюме, умудрившемся сохранить при том свежесть линий. «Вот тебе и корова. Побриться бы». Игорь провел ладонью по упрямой щетинке, посмотрел в окно, затем на часы. За окном шел дождь, крупный и серый, тяжестью напоминавший мокрый снег. Может, это и был снег. Стрелки часов подползали к полудню.

Ларионов выпил рюмку, посмурнел и сразу уехал. «К внучке надо», – отверг он приглашение Миронова к завтраку.

– И одинокий медведь в свою берлогу спешит. При чем тут внучка ко второй склянке? – сказал Андрей Андреич, когда массивная дверь захлопнулась за спиной резидента.

– Ну что, Андрей Андреич, я тоже поеду? – спросил Балашов, хотя ехать ему не хотелось, на кухне у Миронова было складно, в голове гуляла пустота, а на душе скреблось, как теплый котенок, напоминало о себе чувство причастности.

– Ехать? Успеешь ехать. Теперь у тебя самая работа пойдет…

– Какая в такие погоды работа! Да еще кальвадос. Тут, Андрей Андреич, не к перу рука тянется. Сесть хотя бы в кресло, Ремарка перечитать.

– Ремарка перечитывать – это интеллектуальный онанизм, – решительно заявил Миронов. – Читать следует свежее и стоящее. Жизнь коротка. Особенно в наших с тобой обстоятельствах.

«Чеченец» пустил в раковину упругую толстую струю из крана, двинул стул поближе к Балашову:

– Я подумал тут с утра, сопоставил, провел анализ закономерностей, лишь по незнанию нашему представляющихся цепью случайных событий и явлений. Чтобы обрести ясность, надо сперва принять гипотезу о ее существовании.

– Чтобы увидеть Бога, сперва надо поверить в него! Многие желают наоборот, только не получается.

– Да, тут соломку не подложишь. Вот. Многие не понимают, ты совершенно прав, Игорь. Но ты понимаешь. Стоит только предположить, что все связано, и раскрываются глаза. Все говорят: мистика, мистика. А мистика – это просто способ мышления. Это представление о мире, где все взаимосвязано. Так умный немец давно сказал. И тогда, если предположить, что твоего не буйного Логинова хватанули на улице и повезли в ментовскую тьмутаракань не случайно, то что выходит в сухом остатке? Выходит, что нужно знать принцип восстановления закономерности. А здесь у нас такое правило действует: из всех возможных объяснений выбирать самое простое. Из всех возможных связей – самую близкую, прямую.

– Прямо наука целая. Наука логики.

– А ты что думал? Щи носом в Рязани хлебают, а нас учили. Ну и природная, так сказать, любознательность. Динамическое программирование называется.

– Ага, слышал.

– Слышал… Слышать писателю мало. Слышат на базаре. Так вот. Нулевой цикл нам что говорит? Денег хотели срубить. Порода известная, дело обычное. Но мы добавляем события: другом нашим интересуется чирик из ФСБ. Собирает данные о биографии героя. Проводим нехитрую прямую линию. Что получаем на выходе после первого цикла?

– Что? Что хотели не денег.

– Так. Только интонацию отрицательную надо заменять на положительную. Это правило третье. Если не денег, то чего? Ин-фор-ма-ци-ю. Чего еще с него, голодранца, брать? Теперь следующий шаг. Если отпустили, значит, взяли, что желали? Потому что логика, а не хрен